6.

А Владимир лежал погребенный наполовину под бетонной плитой. Его правая рука была перебита. Левая неестественно вывернута. На черепе страшно смотрелась кровавая рана. А все его странно бело-голубое лицо было засыпано грязью и пеплом перемешанным с кровью. Глаза его были закрыты.

Рядом с ним, присев на корточки и прижавшись спиной к покореженной стене, тихо о чем-то думал наставник. Так и не уберегший своего ученика, наставник. Он ни малейшего внимания не обратил на подошедшего в сопровождении специалистов Путника. Он только швырнул камешек, не целясь в их сторону и, кажется, даже не желая попасть. Камешек ударился в довольно крупный бетонный обломок и, отскочив, зарылся в груду мусора. Путник удивленно вскинул брови и спросил:

— Мертв?

Наставник покивал, и Путник не стал уж слишком открыто выдавать свою радость.

— А ваш? — спросил тускло первый офицер.

— Все отлично. Сейчас думает наверняка о счастье для всего мира. — Насмешливо сказал путник и, указав на далекую высотку, добавил: — Воооон там стоит. Над всем этим… вдали от суеты. Могу спорить, что в голове у него сейчас одна только благородная чушь и ничего больше.

Наставник спокойно покивал, думая приблизительно так же. Видя, что его оппонент слишком уж вял и не собирается ничего предпринимать, Путник отпустил своих специалистов, собираясь просто поговорить с тем, кто был ему интересен.

— Он согласие на воскрешение давал? — спросил Путник, и первый офицер молча кивнул. — Так чего ж ты страдаешь, тащи тушку к эвакуатору!

Наставник посмотрел на сине-белое лицо Владимира и сказал честно:

— Запрет сверху. Владимир должен умереть. Владимир маст дай… Вот ведь. Глупо-то как звучит.

— А сам, значит, спасти его хотел бы?

Наставник провел рукой над изуродованным черепом Владимира и признался.

— Да. Просто, чтобы жил. Пацан нихрена толком не видел. Вечно одурманенный… То сначала своим этим как его… потом мы за него взялись. В голове столько чуши… Столько глупостей наделал. Непростительных глупостей. А ведь мог получить все. Он мог получить все. Надо было лишь следовать правилам… тем, которые до него сотни раз опробованы, проверены… выстраданы.

Путник понимающе кивнул. Присаживаясь над трупом, он сказал:

— Это их черта такая… у всех. Не любят они правила. Одному втолковываешь, что в этом мире все продается, а он в бутылку лезет. Другому объясняешь, что враги не мы для него, а вы, так он готов и нас и вас с лица земли стереть. Третий же уже вроде добился чего хотел… Но нет ведь… тоже довыпендривался. Не хотят они понимать, что у этого мира железобетонные законы. И им надо подчиняться. Лавировать между ними, искать щели, но не пытаться разломать ядерную решетку правил. Можно конечно… но чревато.

Впервые, наверное, на своей памяти первый офицер согласился с доводами противника. Он посмотрел в лицо Путника и вдруг попросил:

— Спаси его, а? Ты же можешь.

Путник чуть не рассмеялся. Ухмыляясь, он сказал:

— Даже с учетом, что разрешение на воскрешение есть… ну и что я с ним, потом делать буду?

— Отправь его транспортным каналом куда-нибудь. — Жестко сказал первый офицер. — Просто что бы жил. Отправь по вектору, где вы точно знаете жизнь есть и условия подходящие. Не к себе. Не нужен он вам, ты прав. Но куда-нибудь… Сотри ему память в конце концов. Просто пусть живет.

Путник в сомнении посмотрел на тело изуродованного перед собой.

— Клетки мозга пожалуй восстановим. Даже память стирать не придется, все равно нихрена в них не будет. Только обрывки — Он серьезно обдумывал ситуацию и просьбу. Простую человеческую просьбу. Или не простую?

Путник вызвал в рацию своих специалистов и велел им освободить тело. Запечатлев погибшего Владимира на обычный цифровой фотоаппарат, он велел быстро везти тело к точке разрешенной эвакуации. Он даже предвкушал, в каком будут шоке его хозяева. Он улыбался, представляя их смятение, когда он представит просьбу и разрешение на воскрешение. А вот тоже пусть попробуют отказать в таком щекотливом деле, когда только наладился контакт… не откажут. С довольной улыбкой путник подмигнул все так же сидящему у стены первому офицеру и попрощался с ним. У него было хорошее настроение. У него все получилось. Разве не это экстаз настоящего человека, когда у тебя все получилось?! Когда ты счастлив от тобой проделанной работы!? Работа бывает разной. Но разве не все равно, если она приносит удовольствие… быть дворником или лицензированным палачом?

7.

Ольга, не скрывая эмоций, от души выругалась, когда ее позвали к телефону. Она ни на грамм не сомневалась, кто ее так мог найти. И была жутко удивлена, что вместо какого-нибудь офицера Службы с плохо запоминающейся фамилией в трубке она услышала голос Анны Андреевны.

— Оленька. Девочка. Мы только вчера прилетели в Россию. Сунулись телефоны искать ваши. А вы никто трубки не берете ни Сережа, ни ты. Пришлось в службу обращаться искать вас через них. Они только ночью телефон твой нашли и Сережин. Но Сергею некогда сейчас разговаривать. Да ты представляешь, так и сказал, что ему некогда говорить с родной матерью. Что у вас тут случилось? Почему Сережу все называют Диктатором, и какие президентские выборы тут готовятся?

Ольга задумалась на минуту и спросила:

— А вы в Питере?

— Конечно. Сережа в Москве.

— Так… — сказала Ольга, планируя что-то в уме. — Вы у себя дома? Ну, тогда через час — два я к вам приеду. Машину Сергея вам перегоню. А то стоит тут ржавеет. И конечно все, что смогу объясню, расскажу и покажу. Тут многое что произошло. То, что по телевизору показывают — не верьте. Я немного знаю. Но будет что вам рассказать. Ждите.

Она сказала тетке, что ночевать вряд ли приедет и сев в «инфинити» бодро покатила к Питеру. Дорога была полупустой, машины попадались редко. Не поездка, а одно удовольствие. Сквозь деревья изредка проглядывало свинцового цвета море, а в воздухе непонятно откуда взялась убежденность что, вернув машину и попрощавшись с родителями Сергея, Ольга наконец-то сможет завершить что-то. То, что по ее мнению надо завершить.

Через два с половиной часа она въехала в ворота старого дома родителей Сергея и, оставив машину на площадке, пошла к дверям. Позвонила в дверной звонок и дверь ей открыла сама Анна Андреевна. Обняв Ольгу, она отчего-то расплакалась и долго прижимала ее к себе, словно боясь снова потерять. Странно, но вместо отторжения таких нежностей, Ольга сама чуть не разревелась. Когда в гостиной она рассказывала о происходящем в стране и с ней, Ольга только о причинах расставания с Сергеем умолчала. Сказала просто, что ему было до нее, а она тоже не сможет вот так… когда он неделями неизвестно где пропадает. Александр Павлович расстроился, но высказал надежду, что у них все наладится. На что Ольга упрямо покачала головой. Захотел что бы наладилось уже бы позвонил, сказала она. Допив свое вино, которое ей подливал Александр Павлович, Ольга засобиралась домой. И хоть и сказала она тетке, чтобы не ждала, но оставаться под крышей с этими пожилыми людьми она тоже не могла. Мысли о Сергее и жесткая тоска грызли ее нещадно.