(Последний шаг. Почти у цели.)

— Давай! — шептал Филинчик. — Давай!

— АГА! ПОПАЛСЯ, ПРОКЛЯТЫЙ ЗАМОНИМ!

Эта мысль вдруг жирным шрифтом отпечаталась у меня в мозгу, и я ничего не мог с этим поделать. Слишком уж сильно мне хотелось поскорее утереть нос ненавистному замониму. Если бы Филинчик не вмешался, возможно, ничего бы не произошло. А так я потерял контроль. Замоним отреагировал мгновенно:

— Йети, хватайте Синего Медведя!

Философский камень соображал молниеносно, он тут же раскусил план Филинчика и незамедлительно принял меры.

— Все машины, полный вперед! — скомандовал он.

Но я был уже тут как тут. Схватил стеклянный колпак и понял, что он прочно приклеен. В тот же миг пятеро йети навалились на меня со всех сторон.

Машины снова заработали. Из труб повалил черный дым. Корабль дернулся как от резкого толчка и начал движение. Йети зашатались, но тут же снова бросились на меня.

Только зря они оставили Грота без присмотра. Тот своим варварским умом быстренько оценил ситуацию и понял, что сейчас тут начнется хорошая заварушка. А он не привык смотреть на драку со стороны, поэтому разбежался и со всего размаху воткнулся своей квадратной башкой одному из йети в живот.

— Так ему, Грот! Врежь как следует! — подзуживал Цилле.

Грот схватил падающего йети за ногу и начал вращать над головой, как булаву.

Остальные йети в страхе ретировались.

— Быки! — приказал замоним. — Хватайте Синего Медведя!

Добраньские быки тут же очнулись от своего летаргического сна. Только из-за сильного дыма им не сразу удалось сориентироваться в пространстве.

— Профессор Филинчик! — крикнул я. — Колпак приклеен.

— Сделай шаг назад! — попросил Филинчик уже своим обычным голосом.

Я отступил на шаг. В мозгу у Филинчика раздался щелчок, как когда-то в Ночной школе, когда он открывал банку сардин одной лишь силой своего ума. Звук этот был громким и четким, несмотря на царивший вокруг шум, и у всех, кто его слышал, по спине побежали мурашки. Стеклянный колпак легонько задрожал, и по нему поползли трещинки. Потом стекло хрустнуло и разлетелось на мелкие осколки.

Я схватил замонима. Он был холодный как лед.

— Неееет! — завопил он. — Я приказываю тебе…

Я размахнулся и швырнул его в клокочущую темноту. То, что произошло потом, боюсь, не удастся описать обычными средствами нашего языка. Все же я попытаюсь, хотя не ручаюсь, что выйдет достаточно достоверно.

Недостаточно точное описание не поддающегося описанию события. Замоним исчез в черноте, словно кусок сахара в стакане крепкого кофе, и в тот же миг в голове моей зазвучал его голос, настолько пронзительный, что я испугался, как бы глаза у меня не вылезли из орбит. Я зажал уши лапами, но это, естественно, не помогло.

Все остальные, кто был на палубе, тоже зажали уши. Облако Тьмы съежилось, и послышался звук, словно с неба сбросили целый вагон кирпичей.

Потом, с громким лаем разъяренных цепных псов, Облако снова раздалось, расползлось в ширину, увеличив свой диаметр многократно, и осталось на какое-то время в форме сплюснутого черного мяча, из которого то и дело выстреливали молнии.

В конце концов оно в несколько приемов снова приняло свои первоначальные форму и размер. На мгновение воцарилась полная тишина: Облако, по-видимому, впитало в себя даже ухающие удары машин. Потом над океаном прокатилась космическая отрыжка, какую не в состоянии произвести даже самый гигантский боллог.

Вопль замонима у нас в головах смолк.

А вместе с ним исчез и сам замоним.

Команда очумело металась по кораблю.

Власть замонима над ней прекратилась.

Филинчик на своем филинотроне напоминал ковбоя, скачущего на диком быке. Облако Тьмы дергалось и брыкалось еще сильнее и непредсказуемее, чем прежде. Профессор отчаянно тянул за рычаги и жал на педали, но, похоже, был уже не в состоянии с ним совладать.

— Тьма должна сначала немного привыкнуть к замониму! — прокричал он. — Боюсь, на это уйдет время. Мне ее не удержать!

Облако бешено выгибалось и ржало, как дикая лошадь. Филинчик говорил так, будто его разобрала икота:

— Мне-е каже-е-тся, я не м-м-мо-гу е-е-ё уд-д-е-р-жать…

Тут Облако вскинулось и понеслось бешеным галопом вместе с Филинчиком зигзагообразным курсом над океаном, словно воздушный шар, из которого выпустили воздух. Вскоре и от него, и от Филинчика на филинотроне осталась всего лишь черная точка, которая быстро растаяла на горизонте.

Филинчика не стало, но и замонима тоже. Команда «Молоха» была свободна.

Все они еще плохо соображали и не понимали, кто они и где находятся, но это должно было скоро пройти. Грот упорно продолжал душить какого-то йети, который наверняка не понимал, что с ним происходит. Мне пришлось вмешаться и оттащить Грота. У нас было много дел, предстояло провести обширную разъяснительную работу.

Стоп, машины! Сначала нужно было остановить машины. Черные облака дыма не облегчали ориентацию в пространстве на корабле, да и сутолока от них не становилась меньше. Я вбежал в одно из машинных отделений и встретил там группку ошарашенных йети, тщетно силящихся вспомнить свои имена.

Все это время кораблем фактически управлял один замоним. Философский камень лично руководил работой каждой машины, каждой печи, каждого поршня и каждого винта на «Молохе», здесь не было ни капитана, ни опытных офицеров, только лишь сотни покорных рабов, которые бездумно исполняли приказы. Без замонима команда не знала, что делать. А машинное отделение корабля было так сложно устроено и настолько огромно, что даже мне потребовались бы годы, чтобы разобраться, что к чему. Сознание этого пришло ко мне именно в тот момент, когда один из йети-кочегаров попросил у меня автограф. Последним его воспоминанием была гладиаторская дуэль в Мегатеатре Атлантиса с моим участием.

Я снова поднялся на палубу. В принципе, положение наше было не совсем безнадежно. Рано или поздно топливо в печах перегорит, и машины остановятся сами собой, нужно только немного подождать. Тогда можно будет спустить на воду шлюпки и отпустить «Молох» в свободное плавание.

— Ну как, нашел тормоза? — поинтересовался Цилле.