Я видела, как Отец закрыл глаза тяжелыми ресницами, тяжело сглотнув, словно ощущал ту же тошноту, что бурлила внутри меня, продолжив еще более приглушенно и хрипло, оттого, что было тяжело говорить. Тяжело вспоминать.

— Спустя пару месяцев мы нашли небольшой лагерь. где ставили опыты над нашими братьями…их изувеченные тела с отрезанными конечностями, с вырезанной кожей, словно их мучители пытались понять отрастет ли она обратно, как у ящериц…

Я боялась закрыть глаза, потому что и без того видела все слишком явно и ярко, дрожа и утыкаясь в руку Нефрита, чтобы дышать лишь им, и не дать своей тошноте верха над собой, понимая, что девочки находятся не в лучшем состоянии, прячась в руках бледных Севера и Лютого, которые не ожидали услышать ничего подобного.

— Но это был всего лишь лагерь. Временное пристанище извергов, которые пытались создать новых людей по нашему образу и подобию, надеясь на науку и идя против природы. Карат верил, что есть лаборатории. где все было гораздо хуже и то, что мы увидели там было лишь мало долей зверств человека над такими как мы. С тех пор Карат не мог найти покоя…он рыскал по лесам и деревням, выискивая все новых солдат, у которых была особая форма и особое оружие, чтобы отыскать сердце этой страшной организации и спасти всех тех, кто вероятно был там. Мы все помогали ему чем могли, даже когда понимали, что со временем он все больше замыкается в себе и становится более диким и жестоким…думаю, он не рассказывал нам многое из того, что сам знал и видел, неся этот крест в себе. А в одну из ночей Карат разбудил меня…

Когда Отец весь содрогнулся и побледнел, я не была уверена, что не хочу услышать продолжение этой истории, но не в силах даже пикнуть о том, что больше не выдержу представлять все эти ужасы, которые коснулись тех, кого я любила больше жизни и считала своей семьей.

— … разбудил и сказал всего одну фразу: «Найди меня».

Впервые за то время, что я знала своего Нефрита и как мистера Рита и как Берсерка — его руки стали холодными, без каких-либо спов давая понять, что эмоции от услышанного взяли верх над его ненавистью и неприязнью к собственному отцу, жизнь которого он совсем не знал, открывая ее для себя лишь сейчас.

— …0н понимал, что узнать про эту организацию. которая была сверхсекретной, можно было лишь изнутри…поэтому сделал так, чтобы его поймали и увезли в ее недра, как самого сильного и крупного представителя неопознанного вида не-человека.

Отец замолчал, закрыв глаза и дыша отрывисто и тяжело, словно снова и снова переживал ужасы тех дней, когда рыскал по земле в поисках своего хитрого, умного и отчаянного друга, очевидно ощущая, как сердца всех присутствующих в доме стучали в такт с его — судорожно, испуганно и обливаясь кровью, от того что пришлось пережить тому, кого все считали своим самым лютым врагом, не зная и сотой части того, что ему довелось увидеть и пережить в попытках защитить свой род.

— Мы нашли его через восемь дней. Восемь самых жутких в моей жизни дней, за которые я полностью поседел, и когда никто из нас не смог сомкнуть глаз, переворачивая землю и разрывая на части тех, кого мы смогли отыскать из врагов в особенной форме. Я уже отчаялся. когда один из Кадьяков уловил свою кровь на участке земли с горами, где было пусто… мы потеряли еще сутки. прежде чем поняли, что лаборатория находилась под землей, скрытая от глаз всего живого.

Я сглотнула выступающие горькие слезы, обхватывая ладонью холодную руку ошеломленного до глубины души Нефрита, и видя, как выступила венка на виске Ледяного в попытках скрыть бурю своих эмоций, когда он откашлялся и продолжил еще более сипло и непривычно тихо для нашего Отца:

-..Карат был жив. И это было главное. Пусть измученный и истыканный каким-то железяками. Пусть выглядел, как фарфоровая огромная кукла без воли и памяти.

Почти обескровленный и без сознания, словно под действием наркотиков. но он дышал….он один выжил из всех тех, кого мы нашли там.

Когда всхлипнула крошка Мия, крепко обнимая ручками могучую шею бледного, как снег Севера, утыкаясь в его черные волосы, я поняла, что больше не могу сдерживаться тоже, как бы отчаянно не моргала ресницами и горькие слезы закапали на холодную кожу моего напряженно застывшего в ошеломлении Нефрита.

— Две недели мы пытались привести его в чувство из этого медикаментозного плена.

Поили своей кровью, потому что ничего другого у нас не было и ждали, когда он придет в себя…но когда он очнулся, не рассказывал нам ничего. Карат перестал говорить и спать…

— …он и сейчас не спит… — вдруг прошептал Нефрит, и я вздрогнула, услышав его голос, и сразу даже не узнав, будто из него ушла вся его сила и жизнь, оставив лишь сухую потрескавшуюся оболочку. — …сколько помню его с детства, он никогда не спал.

— И теперь ты знаешь, почему, сынок, — поднял добрые и печальные глаза Ледяной, помолчав еще немного, чтобы выпрямить свои могучие плечи, будто пытаясь сбросить с них груз тяжелого прошлого и страшных воспоминаний, которые ранили даже спустя столько десятков прожитых лет после войны.

— Что вы сделали с той лабораторией? — тихо прошептала Злата, украдкой вытирая слезы со своих умных серых глаз и стараясь сделать вид, что она как всегда крайне спокойна и собрана, хотя ее покрасневшие глаза и кончик носа говорили совершенно об обратном, и скорей всего наши Беры могли отчетливо почувствовать, что ее сердечко тоже дрогнуло и сжалось от неожиданного откровения нашего первого папы.

— Сровняли с землей, не оставив целой ни одной иголки, ни единого аппарата! — прорычал Отец, отчего на моем теле выступил холодок и забегали испуганно мурашки, потому что никогда еще я не видела Отца в такой ярости, которая на секунду затмила его светлые глаза, — И захоронили под валунами и землей, обрушив потолок, чтобы никто и никогда не смог пробраться внутрь.

— Надеюсь, вы захоронили вместе с этим местом каждого жалкого выродка, который посмел мучить наш род! — прорычал Лютый, чьи глаза полыхнули жаждой крови и мести, сжимая свои большие кулаки и напрягаясь всем телом, словно готовый в эту же секунду кинуться куда-то вдаль, отыскать всех мучителей и убивать их долгой и страшной смертью.

Когда Отец лишь утвердительно цыкнул, не вдаваясь в подробности расправы, видимо чтобы пощадить наши уши с девочками, в его глазах полыхало пламя необузданной мести…и боли.

По домику тут же раздался низкий, возбужденный и рокочущий рык сразу всех наших Беров, которые явно были удовлетворены ответом Ледяного, отчего бедный домик в буквальном смысле задрожал и как-то даже скрипнул, от той мощи и ярости, которая в эту секунду исходила от наших больших и могучих мужей.

Каждый из Беров, которые были в этот момент в домике, даже Малахит, были буквально раздавлены тем, что услышали, и я понимала слишком хорошо, что им в сотни раз больнее пережить эти слова Отца, потому что они ощущали собственной кожей все пережитые им эмоции, которые не становились меньше и не уходили с годами.

Такая рана была незаживающей и вечно гниющей… слишком много боли, непонимания и неприятия было в том, что пришлось ему увидеть, отчего мое сердце заходилось в молчаливых рыданиях.