И уже из Малкинии, спустя несколько недель, их эшелоны проследовали, но не на восток, в Треблинку7, а на юг, в Аушвиц. И снова Левенталь был среди земляков в числе самых последних: «его» эшелон с 2500 евреями в запечатанных вагонах отправили 7 декабря. А 10 декабря, после трех дней ужасной езды в тесноте и неизвестности, он прибыл на конечную станцию для своего «окончательного решения» – на рампу базового лагеря Аушвиц-1. Из 2500 человек селекцию прошли только мужчины – 524 человека8, среди них и Залман Левенталь9.

Он сразу же попал в «зондеркоммандо», обслуживавшую бункер (газовые камеры и крематории II и III еще не были пущены в строй). Видевший его в это время Дов Пайсикович вспоминал, что Левенталь выглядел старше своих лет и ходил какой-то странной, кривой походкой. В бараке «зондеркоммандо» он, вероятно, был штубендинстом, то есть дневальным, что избавляло его от самых тяжелых работ10.

Оказавшись в одном бараке с Лангфусом, маковским магидом, Левенталь проводит между ним – с его продиктованными верой ответами на любые вопросы – и собой отчетливую черту: «Тут остался только [-] один даян, образованный человек [-] быть с ним, но далек от понимания всего дела просто из-за его позиций, которые всегда держатся в рамках еврейского закона».

В истории концлагеря Аушвица выходцы из Цеханува знамениты именно в связи с восстанием «зондеркоммандо», причем особенно героической предстает фигура землячки Левенталя Розы Роботы11.

1

Обнаруженные после войны два схрона с текстами, принадлежащими Левенталю, содержат твердые факты и твердые даты и помогают лучше понять не только фактографию Холокоста, но и характер их автора. Главный из текстов, – бесспорно, «Заметки», охватывающие период с ноября 1942 по 10 октября 1944 года. В отличие от «Заметок» комментарий Левенталя к рукописи из Лодзинского гетто чрезвычайно поспешен: он писался в ночь с 15 на 16 августа 1944 года (видимо, накануне в вещах отправленных на газацию жертв из Лодзинского гетто и были найдены записки Хиршберга).

Обе эти рукописи были обнаружены в 1962 году, и обе – возле крематория III, где Левенталь в свое время работал.

Первой – 28 июля 1962 года – извлекли дневник не установленного поначалу узника Лодзинского гетто вместе с приложенным к ним комментарием-послесловием, автором которого и был Левенталь. Произошло это в ходе поисковых работ, проводившихся здесь 26–28 июля 1961 года сотрудниками Мемориального музея Аушвица-Биркенау и Главной комиссии по изучению нацистских преступлений в Польше.

В поиске участвовал (и в значительной степени его инициировал!) бывший польский узник Освенцима Хенрик Порембский, с апреля – мая 1942 года работавший в Аушвице в бригаде электриков и осуществлявший конспиративную связь между подпольщиками в Аушвице-1 и членами «зондеркоммандо» в Биркенау. Лицом, с которым Порембский непосредственно контактировал, был оберкапо «зондеркоммандо» Яков Каминский. В обмен на медикаменты, которые поступали к «своим» врачам, польское подполье обеспечивало вынос за пределы лагеря письменных документов – касиб.

Но в середине 1944 года, после побега связного, этот канал, по словам Порембского, прикрылся, и для документирования того, что происходило в газовнях, зондеркоммандовцам оставалось только одно – схроны в пепле жертв. Впрочем, как поляк и представитель скорее польского, нежели еврейского Сопротивления, Порембский существенно смягчает ситуацию, в чем его прямо «разоблачает» обнаруженный с его же помощью текст. Евреи из Биркенау перестали пересылать на волю свои касибы через Аушвиц не потому, что какой-то связной сбежал, а потому, что польское подполье окончательно вышло из доверия у еврейского.

Порембский, по его вызывающим еще бóльшее сомнение словам, сам и закапывал все это, – в чем ему помогали Мечислав (Митек) Морава, польский капо крематория III12, и уже упоминавшийся еврейский узник Давид Шмулевский13. До известной степени это утверждение Порембского подтверждает пророческие опасения Левенталя о неизбежных попытках уцелевших поляков присвоить себе деяния и заслуги зондеркоммандовцев.

Надо сказать, что это была уже далеко не первая попытка Порембского найти рукописи. Но и в 1945 году, когда он застал в бывшем «своем» лагере лагерь для немецких военнопленных, и в 1947 году, когда раскопки только привлекли ненужное внимание охотников за еврейскими ценностями, он ничего не смог найти. Но на этот раз попытка была удачной.

28 июля 1962 года, на третий день поисков, в яме, заполненной остатками человеческого пепла и перемолотых костей, был найден кирпич, а под ним металлический контейнер – сильно проржавевший и искривившийся армейский котелок, по которому к тому же ударила лопата находчика. В котелке находилась пачка туго свернутых и отчасти склеившихся листов бумаги, сплошь исписанных на идише. Бумага отсырела и частично заплесневела.

Усилиями музейного реставратора находка была спасена: в общей сложности было обнаружено 348 листа бумаги длиной от 26 до 29 и шириной от 10 до 11 сантиметров, исписанных с одной стороны (на обороте листов, вырванных из конторской книги), а также 6 нумерованных листов бумаги формата от 17–20 на 10–11 см14.

Все последующие усилия и сверхусилия восстановить текст – химической обработкой, с помощью просвечивания или контрастной пересъемкой – привели к тому, что лишь 50 из 348 листов решительно не поддались прочтению, тогда как 124 поддались полностью, а остальные 174 – частично.

Было установлено, что указанные записи посвящены исключительно событиям в гетто Лодзи (Литцманнштадта). Они были оформлены как последовательно продолжавшиеся письма автора к другу, причем имя самого автора нигде не было названо. К записям были приложены шесть дополнительных листов, являвшихся своеобразным комментарием к рукописи: они были подписаны Залманом Левенталем, говорившим как бы от имени всей «зондеркоммандо».

Сам «Лодзинский дневник» прерывается на дате «15 августа 1944 года». Именно в этот день 2000 лодзинских евреев прибыли в Аушвиц, и только 244 мужчины из этого транспорта уцелели, пройдя селекцию и получив номера от B–6210 до B–6453. Остальные были в тот же день убиты и сожжены, и в их числе, несомненно, и автор дневника, обнаруженного кем-то из зондеркоммандовцев, по всей вероятности, среди его вещей, оставленных в «раздевалке». Впоследствии удалось установить, что писавшим был Эммануэль Хиршберг, писатель и поэт из Лодзи15.

Начало дневника написано в форме писем автора к некоему условному «Вилли», оно содержит общие сведения о Лодзинском гетто, но ближе ко второй половине начинаются записи в хронологическом порядке: самая ранняя из дат – около 16 сентября 1943 года.

Шесть нумерованных листов – это беглый комментарий Левенталя к «Воспоминаниям» Хиршберга. Автор явно очень торопился: он читал и писал буквально всю ночь, с 19.15 вечера до 8.44 утра, опасаясь быть застигнутым за этой работой. Возможно, что именно на эти дни первоначально и планировалось восстание зондеркоммандовцев: в случае предательства несдобровать было бы никому.

В главной концепции автора «Дневника», – мол, во всем виноват юденрат и его король «Хаим Первый», то есть председатель Хаим-Мордехай Румковский, – Левенталь усматривает интересный и исторически ценный психологический изгиб, но относится к нему критически. Такая «концепция», в его глазах, заслоняет главное – неизбежность депортации и последующего за ней убийства, а это не позволяет тем, кого это касается, приготовиться хоть к какому-то сопротивлению (именно Румковский стал символом политики спасения евреев через договоренности с немцами, а не через сопротивление им). Лодзинскому гетто он противопоставляет Варшавское, дерзнувшее на восстание и уже потому победившее, что доказало всем, и прежде всего самим себе, способность биться и сражаться со своими убийцами. Это для Левенталя главное, а все остальное, как он пишет, он «передоверяет писателям истории и исследователям».