за дела у него в воскресенье, и отпустил наконец руку Лебедева. Лицо его вдруг стало замкнутым. — Честь имею, — сказал Озеров холодно, словно ему вдруг стало неловко за предыдущую велеречивость, поднял с пола свой «дипломат» и удалился чуть прыгающей походкой.

Подполковник Корнилов учил своих сотрудников анализировать не только факты, которые им удавалось выяснить в ходе розыска, в многочисленных беседах с людьми. Он учил их скрупулезно анализировать ощущения, вынесенные из общения с человеком. «Интуиция не последнее дело в нашей работе, — говорил он. — Это хороший начальный импульс. Вам не понравился человек? Если бездумно с этим согласиться, получится пошлейшая предвзятость. Ей грош цена. От нее только вред. Но если вы постараетесь трезво и глубоко разобраться, почему он вам не понравился, какие черты его характера вас неприятно поразили, какие слова заставили насторожиться, вы на правильном пути. Отбросив шелуху — раздражение, несходство в образе мыслей или манере одеваться, — вы можете обнаружить такие черточки человека, такие детали, которые помогут судить о характере его поведения в экстремальных обстоятельствах».

Старшему лейтенанту Озеров не понравился. Возвращаясь в управление и думая о Георгии Степановиче, он никак не мог отделаться от раздражения. Самое неприятное ощущение осталось у него от разительного контраста между бесконечным прощальным рукопожатием, которое, казалось бы, говорило, ну если и не о добром расположении, так о некоторой почтительности к представителю закона, и неожиданным холодным «честь имею». Так бывало у Лебедева не раз, когда кто–то, разговаривая с ним один на один, вдруг замечал приближение третьего — своего знакомого, при котором он не хотел даже вида подать, что может так почтительно или дружески разговаривать с милиционером. Но здесь никто не нарушил их интимной беседы — старушка дежурная по–прежнему была занята своей книгой, в вестибюле они стояли одни. Да и Озеров не походил на трусоватого недалекого человека. В чем же причина такой резкой перемены в настроении? Лебедеву надо бы было отрешиться от своего раздражения и на холодную голову прокрутить всю беседу с Георгием Степановичем снова. «Может быть, я сам допустил какую–нибудь бестактность? Обидел чем–то ученого?» — думал он, но погасить раздражение полностью старшему лейтенанту не удавалось.

Преклоняясь перед богатым опытом шефа, умом принимая его рекомендации, Лебедев не всегда мог справиться со своими чувствами. Он был молод. Еще шесть лет назад, заканчивая политехнический, Володя Лебедев и думать не думал о работе в милиции. Уже состоялся разговор с представителем завода «Электроаппарат», он проходил там преддипломную практику, и Лебедева познакомили с начальником лаборатории, в которой ему предстояло работать. Но однажды в институтский комитет комсомола вместе с секретарем райкома приехали два парня из Главного управления внутренних дел. Лебедев был членом комитета, раньше занимался шефской работой, но на последнем курсе отошел от общественных дел. И надо же было в тот час ему заглянуть в комитет. Один из работников управления оказался на редкость красноречивым. Рассказывая на факультетском бюро, куда его привел Лебедев, о непростой, но интересной службе в милиции, он первым сагитировал пойти туда по комсомольской путевке самого Володю.

И вместо лаборатории «Электроаппарата» Лебедев оказался в научно–техническом отделе Главного управления внутренних дел. Принимая решение пойти служить в милицию, Лебедев надеялся на то, что ему придется иметь дело с людьми. И конечно, свою роль сыграла особая романтика, которая в молодости присуща двум понятиям: «следствие» и «уголовный розыск». Ровно год понадобился ему для того, чтобы убедиться — особой разницы между работой в заводской лаборатории и в НТО ГУВД не существует. Лебедев написал заявление с просьбой перевести его в уголовный розыск. И как его ни уговаривал заместитель начальника Главного управления полковник Селиванов остаться в НТО, где его знания в области физики нашли прекрасное применение, Лебедев настоял на своем.

«Тоже мне, деятель, — думал старший лейтенант о кандидате филологических наук Озерове. — Вот как все вывернул — даже политэкономию приспособил к себе. Такой кого хочешь уговорит, заставит белое принять за черное. А что его пресловутый дефицит? Все эти дубленки, батники да финские ботинки? Вопрос престижа и боле ничего! Добро какой–нибудь хапуга из мясного магазина так действовал — тогда понятно, ворованные капиталы пристроить надо. А то ведь ученый! Да и с его зарплатой особенно не пошикуешь».

Тут он вспомнил про магнитофонные кассеты, о которых упоминал Озеров. «А на них какие чеки мог приносить Барабанщиков? Их ведь у жучков–перекупщиков добывать надо. Что–то, товарищ Озеров, у нас концы с концами не сходятся. История про чеки — для лопухов. Да и проверь теперь — требовал он от хаусмайора чеки или нет. Барабанщиков мертв. Можно врать сколько влезет. Врать–то врать, — остановил себя Лебедев, — да ведь о его смерти я ни словом не обмолвился. Тут есть закавыка!»

16

В Управлении уголовного розыска Семена Бугаева называли везунчиком. Не то чтобы у него всегда все получалось, знал капитан и неудачи, но из–за его жизнерадостного, веселого характера, умения подшутить над своей неудачей многие всерьез считали, что ему просто везет. На этот раз Семену действительно повезло. На совещании у Корнилова Бугаев вспомнил, что девушка, с которой он вчера познакомился, раскланялась с Платоновым.

— Товарищ подполковник, в районе Зверинской улицы Аристарх никого не назвал?

Корнилов заглянул в список.

— Назвал. Федоров Петр Иванович, доктор медицинских наук. Зверинская, дом тридцать семь. — Он внимательно посмотрел на Семена. — Молодец, Бугаев. Сосед Платонова может знать о нем больше.

Капитан про себя улыбнулся, но смолчал.

Дом тридцать семь был совсем рядом с платоновским домом. Бугаев постоял несколько секунд в нерешительности возле подъезда, подумал, что неплохо бы захватить с собой пакет молока — эффект был бы стопроцентный, появись он с пакетом в руке перед той девушкой, но потом махнул рукой. Что, если там не живет никакая девушка, а встретит его в дверях сам доктор медицинских наук? Хорош он будет с этим пакетом! Бугаев даже представил себе, как доктор съязвит: вам что, в уголовном розыске молоко дают за вредность?

Когда Семен позвонил в дверь, залаяла собака. «Неужели совпало?» — успел подумать он. Дверь открылась. На пороге стояла та самая девушка. В легком сарафанчике она выглядела совсем по–домашнему. Эрдель тихо рычал у нее за спиной… Некоторое время девушка молча разглядывала Бугаева. У него даже шевельнулась тревога, что она его не узнала. Потом она покачала головой и тихо сказала:

— Ну, Галка, трепуха! — И тут же крикнула эрделю: — Микки, перестань!