«Мустанг» мог встретиться в воздухе с очень грозным соперником, если бы Гитлер вовремя одобрил производство двухмоторного «мессершмитта» Ме-262, который был способен, по мнению специалистов, «вернуть немцам небо над Германией»[1064]. Высокоскоростной реактивный самолет давал Германии возможность «изгнать бомбардировщики союзников из воздушного пространства страны». Истребитель Ме-262 Гитлеру показали на аэродроме в Инстербурге (Черняховскё) после налетов на Берлин в конце ноября 1943 года. На демонстрации самолета присутствовали Геринг, Мильх, Шпеер, конструктор и изготовитель новой машины Вилли Мессершмитт, Галланд и адъютант фюрера в люфтваффе Николаус фон Белов. (Белов оставался правоверным нацистом до самой смерти в 1983 году. Его воспоминания о работе и отношениях с Гитлером в период между 1937 и 1945 годами служат бесценным и надежным источником информации для историков[1065]. Выходец из прусской юнкерской военной семьи был типичным представителем зверинца betes-noires, окружавшего Гитлера. Он сам и его жена Мария любили фюрера, а Мария еще была близкой подругой его наперсницы Евы Браун.) По воспоминаниям Белова, в Инстербурге Гитлер «подозвал Мессершмитта и спросил: «Можно ли этот самолет построить как бомбардировщик?» Конструктор подтвердил, сообщив, что он тогда сможет нести две бомбы по 250 килограммов. Заметив, что «это будет скоростной бомбардировщик», Гитлер приказал сделать из самолета бомбардировщик. Фюреру он был нужен для ударов по Лондону и южным портовым городам Британии при вторжении на остров, а не для защиты Германии от бомбардировочного наступления союзников. На переделки и создание бомбардировщика ушло немало времени, а бомбовая нагрузка значительно снизила скоростные качества самолета. Гитлер видел в нем новую «штуку», а не потенциально новейший тип боевого самолета.

В результате авиационная промышленность Германии распылила свои средства на отдельные производства, Ме-262 появился лишь в марте 1944 года и в столь небольших количествах, которые уже не могли ничего изменить. Бомбардировки нефтеперерабатывающих заводов и объектов люфтваффе привели к тому, что в рейхе не было горючего даже для учебных полетов, а многие новые модели самолетов были уничтожены еще на земле. Аналогичная участь постигла проект боевого самолета «арадо-234»[1067], способного развивать скорость до 500 миль в час: немцы успели построить только двести машин до того, как Красная Армия захватила завод, куда они перевели сборку самолета с запада, боясь англо-американских бомбардировок[1068].

Альберт Шпеер своими глазами видел последствия бомбардировок Берлина, случившихся к концу 1943 года, когда после налета объезжал заводские кварталы города. Дома все еще горели, над ними на 20 000 футов поднимались облака дыма, и вокруг «нависла зловещая темень, как глубокой ночью». Когда он попытался рассказать об этом Гитлеру, тот перебивал его, задавая случайные вопросы например о том, сколько в следующем месяце будет выпущено танков[1069]. К концу года союзники сбросили на Германию в общей сложности 200 000 тонн бомб[1070]. По крайней мере им удалось сбить темпы наращивания самолетостроения, что показано на графике 2.

В нацистском недолгом эксперименте многое связано с городом Нюрнбергом. В тридцатых годах здесь проходили главные нацистские сборища, принимались пресловутые антисемитские законы о гражданстве и расе, затем город подвергся жесточайшим бомбардировкам союзников, и, наконец, в нем заседал Международный военный трибунал, осудивший главных нацистских преступников[1071]. В ночь 30 марта 1944 года 795 самолетов союзных военно-воздушных сил превратили в руины центральные кварталы Нюрнберга. Правда, налет обошелся ценой тяжелых потерь главным образом среди канадских экипажей: немцы сбили девяносто четыре бомбардировщика, семьдесят один самолет получил серьезные повреждения. После этого рейда союзники временно приостановили ночные бомбардировки Германии, что им пришлось бы сделать в любом случае ввиду предстоявшего вторжения в Нормандию.

Немцы умели создавать помехи для работы союзной радионавигационной системы «Джи» со времени ее внедрения в марте 1942 года. Однако с ноября 1942 года уже действовала более совершенная система «Обоу» («Гобой»): со станции из Британии передавался луч радара, наводивший лидирующий бомбардировщик «патфайндер» («следопыт») на цель. А к концу 1943 года появились бортовые радары Н2Х, выводившие бомбардировщики американских ВВС на цели в любую погоду. Еще в июле 1942 года были созданы эскадрильи «патфайндеров», самолетов, опознающих и обозначаюших цели (позднее назывались группой № 8), corps d'elite бомбардировочного командования. В экипажи подбирались самые опытные воздушные асы, имевшие на своем счету не менее сорока пяти боевых вылетов, и храбрейшие из храбрых вели самолеты, возглавлявшие нападение. Они определяли, насколько точно сброшены визуальные маркировочные бомбы и нужна ли дополнительная иллюминация. Они же указывали, ориентиры какого цвета могут служить точками прицеливания для бомбометания, а какие следует пропустить, и поэтому им приходилось более часа кружить над целями[1072].

Бомбардировки Германии являлись частью общей стратегии ведения войны на континенте, но, по мнению некоторых историков, «перекашивали» ее. В числе главных задач, которые союзники решали, высаживаясь в материковой Италии, помимо взятия Рима, сковывания восемнадцати немецких дивизий и начала наземной военной кампании на континенте перед днем «Д», был и захват аэродромов Фоджи на востоке полуострова. Отсюда бомбить южные районы Европы было легче, чем из Англии и Сицилии. 28 сентября 1943 года генерал Джордж Маршалл писал президенту Рузвельту: «Фоджа пала как нельзя вовремя, когда стала необходима для того, чтобы дополнить наше бомбардировочное наступление, крушащее Германию с баз из Соединенного Королевства. На севере Европы начинается зима, и теперь наши тяжелые бомбардировщики смогут наносить удары с дюжины или около того аэродромов Фоджи (тринадцати) по промышленным центрам не только Германии, но и Австрии, Венгрии и Румынии. Для наших бомбардировщиков, действующих из Англии, этот воздушный «второй фронт» будет большим подспорьем»[1073].

Конечно, между ВВС Британии и США время от времени возникали разногласия, хотя и не столь острые, чтобы могли повлиять на проведение операций. Об одном из таких конфликтов Траффорд Ли-Мэллори 1 ноября 1943 года сообщал Чарлзу Порталу из Вашингтона, докладывая о беседе за ленчем с начальником штаба американских ВВС Генри «Хэпом» Арнольдом (депеша была написана на бумаге американского штаба). Вначале британец выразил недоумение по поводу того, что разговор о чрезвычайно секретных делах происходил в присутствии двух официантов-негров, а затем посетовал: Арнольд не понимает, почему британские ВВС, имея бесспорное воздушное превосходство, не уничтожили люфтваффе во Франции. «Я проявил выдержку, — писал Ли-Мэллори, — и попытался спокойно разъяснить генералу Арнольду то, как мы проводим наши воздушные операции и как действует немецкая авиация». Арнольд утверждал, будто «наши данные безнадежно неточны», «нашим «спитфайрам» не хватает дальности полета», а нам самим «недостает дальновидности в конструировании истребителей» и мы «плетемся в хвосте развития событий на войне». «Я сделал все, что мог, стараясь его разубедить», — докладывал Ли-Мэллори[1074].