участвовать. Ст'архидия му».

Всё сошлось в этот миг. Всё, о чём говорил голос внутри головы. О чём говорил когда-то Локсий. Всё, вокруг чего вертелись мысли последнее время.

О, эта вечная борьба!

«Ты делал то, что сам считал должным. И это было зло».

Жертв божественного гнева будет не счесть.

«А тебе за это снова разрешать летать, выполняя хозяйские прихоти».

Боги устроены по-другому.

«Влага, какая струится у жителей неба счастливых…»

Даймоний – правда, которую ты сам знаешь о себе.

«Разум бога выше правды».

Столько лет усилий и надежд. И вот чем всё кончилось.

«Один. Остался один и проиграл».

Проиграл.

«…Кто ты?»

– А знаешь что? – Кадмил потёр невыносимо зудевший шрам. – Твое подсознание в одном было право. Я – не Гермес. Вернее, не тот Гермес, которому здесь поклоняются. Хотите знать, кто я? Ладно, расскажу.

Взгляд Акриона изменился. Так смотрит больной, которому пообещали скорое выздоровление, или хотя бы облегчение от лекарства. «С чего начать? – мысли путались, по спине растекались волны жара, сменяемые потоками холода. – С истории о Батиме? О тех, кто с незапамятных времён ходят между мирами? О существах, которые пьют жизненную силу людей, чтобы стать ещё сильнее? Хотя нет, это слишком длинно. Начну с главного: начну с себя. Да, пожалуй, так лучше всего. Скажу: я родился много лет назад в Коринфе…»

Перед глазами вдруг с солнечной ясностью возникло видение. Одноэтажный домик, коза на крыше, старая олива посреди двора, и в тени оливы – мужчина, склонившийся над жужжащим кругом. Он был гончаром, отец Кадмила. Гончаром из Коринфа. Память, спавшая много лет, проснулась.

Из сумки, что лежала поодаль, раздался звон лиры – надтреснутый, приглушенный.

Кадмил вздрогнул.

«Мелита?!»

Лира продолжала звенеть. Акрион и Спиро переглянулись.

«Это Мелита, – сердце подпрыгнуло и заторопилось. – Точно она. Зачем вызывает? Попросит прощения? Скажет – ребёнка удалось сохранить? Или просто признается, что хотела меня испытать и всё выдумала? О смерть милосердная, как бы это было здорово – узнать, что всё это глупая выдумка, никчемная выдумка...»

– Я сейчас, – проговорил он, вставая. Подхватил трезвонящую сумку. Быстрым шагом покинул зал. За порогом, в коридоре, не выдержав, перешёл на бег. Влетел в первую же комнату, где робко светилась крошечная лампа. Спугнул забившегося в угол раба. Дёрнул завязки, извлёк помятый, дребезжащий всем, что только может дребезжать, аппарат: верно, «лира» разбилась, когда сумка упала на пол. Торопясь, выдвинул тростинки антенн и с хрустом вдавил кнопку на треснувшем боку.

– Да! – крикнул. – Да, слушаю!

– Кадмил, – послышался знакомый голос.

Совсем не тот, что он ожидал.

– Мой бог, – произнёс Кадмил враз одеревеневшими губами.

– Да, я твой бог, – откликнулся Локсий. – Хорошо, что ещё помнишь.

– Рад вас слышать, – выдавил Кадмил.

– Оставь, – отрезал Локсий. – Ты не рад. Ты сбежал, воспользовавшись моим доверием и добротой. Ослушался своего создателя и учителя. Я велел тебе оставаться в лаборатории, когда уходил на Батим. Сказал, чтобы ты поразмыслил над своими поступками. Подумал над последствиями. И что я узнал, когда вернулся?

– Я... – начал было Кадмил, но Локсий перебил:

– Когда я вернулся, меня ждало известие от Вегольи. От худшего врага. В Вареуме произошло необычное событие. Восстание лудиев под предводительством эллина. Эллину помогал странный человек, вооружённый боевым жезлом. Те, кто видели прибор, не могли знать, что это боевой жезл, но описали его достаточно подробно, чтобы узнал сам Веголья. А ещё нашли шляпу, которую обронил тот человек. И угадай, что? В шляпе был спрятан портативный приёмник. Один их тех, что спроектировал я. Здесь, на Парнисе.

Кадмил молчал.

– Где ты? – требовательно спросил Локсий.

– В Афинах, – врать не было смысла.

– Немедля выдвигайся на точку эвакуации в Ликейской роще. Я буду через два часа и заберу тебя в лабораторию.

Кадмил облизнул губы.

– Учитель, – он набрал воздуха. – У меня был план действий...

– Молчать.

Кадмил осёкся. Локсий помедлил – в покорёженной «лире» трещали помехи.

– Ты превзошёл себя в глупости и своеволии, – сказал он. – На Парнисе я буду тебя судить. Сегодня же. Жди в Ликее и приготовься встретить судьбу.

«Лира» замолкла, словно умерла. Кадмил выпустил её из рук, и устройство грохнулось на пол. Корпус развалился, с жалобным звоном брызнули во все стороны детали. Между антенн, затрепетав, выгнулась лиловая крошечная молния – и пропала.

«Судить? – Кадмил глядел на лампу, что стояла в углу, на лепесток пламени, увенчанный лохматой бахромой копоти. – Он собирается меня судить? Зачем? Чтобы предать смерти? Отобрать-то больше нечего: божественных сил не осталось, нерождённый ребёнок мёртв, а любимая превратилась в нечто вроде самого Локсия... Вроде меня самого – каким я был до недавней поры. Да, возможно, он меня убьёт. Или заключит в тюрьму – бессрочно, как это принято у него дома. На Батиме признают только пожизненное заключение. В любом случае, меня ждёт нечто весьма поганое».

Бежать? Скрыться, пока не поздно? Вздор. В Элладе Локсий с помощью своих приборов разыщет и муравья, а просить убежища не у кого: обоих правителей ближних стран Кадмил тяжко оскорбил действием. И Орсилору,