В воздухе внезапно послышалось громкое хлопанье, и небо, которое виднелось в дыру за спиной колдуньи, потемнело – это снаружи взлетел дракон. Огромная алая тварь захлопала мощными кожистыми крыльями и зависла прямо за дырой. Верхом на драконьей шее сидел Дункан.

– Привет-привет! – закричал он. – Смотрите, чему меня только что научили гномы! Кванчук!

Дракон изрыгнул длинный язык пламени – Цаубера еле увернулась. Элла с Лиамом тоже пригнулись. Ведьма завизжала – подол ее платья занялся. Дункан тоже завизжал:

– Нет-нет! Не то! Ну это – чик-чунк!

Дракон метнулся вперед, сунул огромную башку сквозь пролом прямо в смотровой зал. Открыл пасть и обвил анакондоподобный язык вокруг талии Цауберы. Колдунья взвыла и попыталась освободиться – да где там!

– Кол-чак? – предположил Дункан.

– Герои!.. – прошипела Цаубера, после чего дракон втянул ее в пасть и проглотил, не жуя. Потом мучительно икнул – и ведьмы как не бывало.

– Я и не думал, что будет так противно, – поморщился Дункан. – Зато мы победили колдунью! Ура-ура – так ведь?

И он смущенно улыбнулся Лиаму с Эллой.

С каждым ударом драконьих крыльев из стены сыпались кирпичи, а плитки кровли совсем расшатались.

– Дункан, улетай! – крикнул Лиам в дыру. – Встречаемся внизу! Сейчас весь зал обрушится!

Лиам с Эллой, уворачиваясь от лавины обломков, бросились к Густаву. Могучий принц, напрягая все мышцы, все-таки скатил с Фредерика тяжелую каменную колонну. Когда Лиам и Элла подбежали к нему, он стоял на коленях над изувеченным телом друга. При виде израненного Фредерика Лиам похолодел.

– Давай вместе понесем его, – сказал он. – Надо поскорее выбираться отсюда.

Густав только отмахнулся.

– Я его возьму, – сказал он, не поднимая головы. – Идите.

Он как мог бережно взял Фредерика на руки и прохромал двадцать лестничных пролетов вниз следом за Лиамом и Эллой. Когда до выхода оставалось еще несколько этажей, они услышали, как стены смотрового зала рухнули.

У дверей крепости к ним подбежали Дункан и Белоснежка.

– Дракон меня подхватил! – взволнованно верещал Дункан. – Я уж думал, ну все, и тут – ха! – очутился прямо на ящере! А потом все-таки уломал Франка сказать мне… драконьи… команды…

Дункан умолк. Густав положил неподвижное тело Фредерика на траву.

– Ну, дела… – проговорил Дункан.

– Он жив? – спросила Элла.

Густав приложил ухо к груди Фредерика.

– Дышит, но едва-едва. Скверно все это.

Элла закрыла лицо руками и расплакалась. У Дункана подкосились ноги. Он прислонился к Белоснежке за утешением, и она вытерла с его щек невольные слезы.

Лиам опустился на колени рядом с Фредериком.

– Плохо дело, – сказал он мрачно. – Нам его не спасти.

Тут Густав внезапно преисполнился решимости и снова подхватил Фредерика на руки.

– Зато я знаю, кто его спасет, – сказал он. – Надо спешить. Дункан, подгоняй дракона.

Между тем Рапунцель в зеленой, но уединенной долине далеко к югу от Штурмхагена вернулась в свой убогий бревенчатый домишко, посвятив целый долгий и утомительный день исцелению больных и увечных. Ее огорчало, что приходится держать свое место обитания в тайне, однако понимала, что стоит пойти славе о ее особых талантах, как к ее порогу потянутся все фабричные работники с разбитыми губами и все цверги с булавочными уколами: всем хочется, чтобы любой недуг исцелился в мгновение ока. Она предпочитала беречь силы и помогать тем, кому это действительно нужно. У Рапунцель была своя шпионская сеть из эльфов и феечек по всей стране – они-то и выискивали для нее больных и раненых. Случись где крушение кареты, нападение волков или вспышка злокачественной лени, как Рапунцель вмиг узнавала об этом, оказывалась рядом и всех исцеляла.

В тот день Рапунцель спозаранку отправилась в ближайшую деревню, где из-за большого котла подпорченной каши всех постигло жестокое расстройство желудка. Затем она остановилась на лесной полянке полечить семейство пикси, которых случайно вдохнул медведь. Рапунцель решила, что рабочий день можно считать удавшимся, и предвкушала тихий вечер с книжкой и мисочкой супа из репы. Увы, все обернулось иначе. Когда прямо в ее дворе приземлился огромный крылатый дракон, она сразу поняла, что ей предстоит сверхурочная работа. Вытерла руки о фартук, надетый поверх белого платья, и вышла на крылечко, освещенное парой фонарей.

На шее дракона сидели два всадника. Первый с ходу шлепнулся лицом вниз, однако почти тут же поднялся. Второй, огромный плешивый детина, нес, слегка прихрамывая, большой сверток.

Оба были в черных нарядах воров и убийц. Когда они подошли поближе, Рапунцель обнаружила, что плешивый на самом деле несет третьего человека. Должно быть, он был ранен во время ограбления или когда все трое бежали из какой-нибудь тюрьмы. Рапунцель очень расстроилась – она не любила помогать преступникам.

Плешивый подошел прямо к ней и положил своего спутника к ее ногам. Второй, поменьше ростом, стоял в сторонке, чтобы не мешать. Рапунцель посмотрела на лежащего на земле человека и ахнула. Да, этот – по ее части, настолько скверно он выглядит.

– Сможешь его подлечить? – спросил плешивый.

Рапунцель узнала его голос.

– Густав? – оторопела она. Несмотря на черные одежды, лысый череп и полную уверенность, что она никогда больше его не увидит, Рапунцель узнала человека, за которого, по мнению всего белого света, должна была выйти замуж всего несколько месяцев назад.

– Ты постриглась, – выдавил Густав. Блестящие белокурые волосы Рапунцель теперь ниспадали почти до талии, но это не шло ни в какое сравнение с их прежней длиной.

– Ты тоже, – отозвалась Рапунцель. Голос у нее был переливчатый, можно сказать, музыкальный, похожий на перезвон хрустальных подвесок на ветру.

– Мой друг… ты можешь его подлечить? – повторил Густав. Услышав слово «друг», Рапунцель невольно подняла брови. Прежде она не слышала, чтобы Густав кого-нибудь так называл.

– Он спас мне жизнь, – сказал Густав. – Даже два раза. А может, и больше. Я сам не знаю. Понимаешь, Фредерик тот еще зануда, у меня от него аж глаза болят – все время закатываю, но он хороший парень. Не хочу, чтобы он погиб из-за меня.

Рапунцель была потрясена. Густав искренне говорит о своих чувствах! Пожалуй, это чудо посильнее, чем когда она исцелила его от слепоты.

– Ничего-ничего, Густав, – сказала она напевно, по-ангельски. – Тебе надо выговориться. Если хочется поплакать, не страшно.

Густав ощерился:

– Не собираюсь я реветь! – рявкнул он. – Это ты реви! У тебя же слезы волшебные!