легко вскакивает на деревья и, подстерегая добычу, сплошь и рядом маскируется в листве, чувствуя себя, пожалуй, более уверенно на гибких ветвях, чем на твердой земле.

Обернувшись к сыну, я знаком приказал ему не шевелиться и молчать, чтобы ни одним звуком не выдать своего присутствия.

Кугуар, крадучись, приближался к увлеченному пиршеством кабану. Хищный зверь полз на брюхе, не спуская глаз с тупорылой обжоры, и размахивал длинным хвостом, как кошка, подстерегающая жаворонка, греющегося на солнце.

Кабан с жадностью пожирал змею, не подозревая о надвигающейся опасности. Вся эта сцена происходила на открытой поляне, не поросшей даже кустарником; только одинокий дуб простирал свои ветки невдалеке от места, где пировал кабан.

Кугуар полз в высокой траве, маскировавшей его движения; внезапно он остановился, как бы обдумывая план нападения. Очевидно, скелет змеи, павшей жертвой кабана, напоминал ему о силе страшных белых клыков. Чтобы парализовать движения кабана, нужно было внезапно вспрыгнуть ему на спину. Расстояние было еще настолько велико, что одним прыжком кугуар не мог покрыть его.

Сейчас хитрый зверь изыскивал способ подкрасться незамеченным.

Тут он заметил дуб, ветви которого нависали над полем недавней битвы кабана и змеи. Решение принято: кугуар повернул обратно, бесшумно прополз по траве и обходным движением достиг противоположной стороны дерева.

Вот он выпрямился и с молниеносной быстротой вскарабкался наверх. До нас донесся едва уловимый шорох – это когти кугуара цеплялись за кору.

Посторонний звук обеспокоил кабана; оторвавшись на секунду от своего занятия, он с грозным хрюканьем повернул голову; но, не заметив врага, подумал, очевидно, что покой его нарушен белкой, и, успокоившись, снова принялся за еду.

Тем временем кугуар взлез на дерево и, осторожно ступая, пробрался на нижнюю ветку. Затем, напружинившись всем телом, как кошка перед прыжком, с диким ревом обрушился на кабана. Когти его вонзились в затылок врага, и всей своей тяжестью он прижал его к земле.

Кабан жалобно завизжал и сделал попытку сбросить кугуара. Оба зверя покатились по земле. Эхо подхватило вопли кабана. Подбежали поросята; они в испуге заметались, оглашая воздух хрюканьем и визгом.

Кугуар сражался молча. Он взвыл только в минуту нападения и больше не издал ни звука. Дело в том, что он вцепился зубами в свою жертву и ни на секунду не выпускал ее. Когтями же он нещадно терзал кабана.

Битва продолжалась недолго. Кабан внезапно умолк и свалился набок. Высвободиться от страшного врага ему не удалось. Кугуар, прильнув к затылку убитого кабана, жадно пил теплую кровь, потоком струившуюся из раны.

Мы сочли неблагоразумным мешать кровожадному зверю. Не желая разделить участь кабана, мы сидели, притаившись, на ветке, боясь шелохнуться или неосторожным движением выдать свое присутствие.

Кугуар находился теперь шагах в тридцати от нас, так как во время битвы продвинулся в нашу сторону. Я не прочь был подстрелить его, воспользовавшись тем, что он поглощен едой, но боялся, что одной пулей не уложишь, а только раздразнишь сильного зверя. Если рассвирепевший кугуар набросится на нас, то очень сомнительно, на чьей стороне окажется победа. Рисковать я не хотел и предпочел выжидать, надеясь, что кугуар, насытившись, уйдет, не заметив нас.

Недолго пришлось мне наблюдать за пиршеством кугуара: едва окончился поединок, как раздались странные воинственные крики. Они доносились из лесу. Кугуар тотчас их услышал, вскочил и в тревоге насторожил уши.

Одну секунду хищное животное колебалось, видимо, не желая бросать свою добычу. Наконец, приняв внезапное решение, он впился зубами в кабана, вскинул его на спину и побежал.

Не успел он сделать нескольких шагов, как звуки, долетевшие до нас, стали явственнее, и на прогалине появилось множество черных животных.

То было стадо пекари в двадцать или тридцать голов; они сбежались, привлеченные предсмертным визгом убитой самки. Со всех сторон надвигались они с грозным хрюканьем.

Бежать в лес кугуару не удалось. В одну секунду кабаны, сгрудившись, окружили его; воинственное хрюканье не предвещало ничего хорошего. Прорваться через оцепление без боя было невозможно.

Кугуар, видя, что отступление отрезано, освободился от ноши и прыгнул на ближайшего кабана, который, не выдержав стремительной атаки, тяжело рухнул набок. Но в ту же секунду его родичи набросились на обидчика, и земля оросилась кровью кугуара. Раненый зверь мужественно защищался в течение нескольких минут и нанес нападающим крупный ущерб. Круг постепенно суживался. Уже многие кабаны выбыли из строя, и кугуар сделал последнюю попытку перескочить через живую баррикаду.

Кабаны, внимательно следившие за каждым его движением, загораживали ему проход и терзали клыками его гладкую шкуру.

Наконец героическим усилием кугуар прорвался сквозь вражеский строй. Кровь заледенела в наших жилах, когда мы увидали, что он несется к нашему убежищу. Непрочна была наша крепость!

В полном отчаянии я поднял карабин, готовясь к безнадежной борьбе. Не успел я выстрелить, как над моей головой, как стрела, пущенная из лука, пронесся кугуар. Когти его задели дуло моего карабина. Я почувствовал горячее звериное дыхание на своем лице.

Кабаны преследовали его до подножия дерева. Перед этим неодолимым препятствием неповоротливые животные остановились. Одни с поднятой головой бегали вокруг дерева, другие в бешенстве грызли кору и подрывали корни. Все они нестройным хором хрюкали и ворчали: то была музыка разочарования и злобы.

От страха мы с Франком буквально оцепенели. В горле пересохло, язык не повиновался, в глазах рябило. Мы не знали, на что решиться…

Сверху нас сторожил хищный кугуар, который одним прыжком мог добраться до нас и перегрызть нам горло. Я не спускал с него глаз, и мне показалось, что он готов броситься.

Внизу шумело многоголовое кабанье стадо. Это был не менее страшный враг, и, спустись мы на землю, кабаны растерзали бы нас на куски.

Не все ли равно: умереть от кабаньих клыков или от когтей кугуара? Надо было действовать. Мне понадобилось полминуты, чтобы