После злосчастного купания в вонючем сортире, где Семен укрылся от разъяренных мятежных измайловцев, путь в гвардию был ему заказан. Многие о том погружении в нечистоты знали, а потому поруха чести была бы изрядной, и государю ущерб.

Однако Петру Федоровичу Семен благодарен был до глубины души – царь все понял, насмешек чинить не стал и другим не дал, что зубы скалили. Мол, лучше смерть принять, чем в дерьмо нырять! Но что делать? Испугался тогда гвардеец, смертушки испугался. Ведь в Кронштадте чудом выжил, до сих пор в ненастье ребра болят – испинали тогда знатно.

Император его во флот перевел, а через год с ним особый тайный разговор имел. Предложил сколотить команду из пловцов наилучших и поведал, что будут они теперь учиться, как с минами к вражеским кораблям подплывать по ночам и взрывать их. Семен сразу загорелся, и потянулись долгие годы учебы – сам Петр Федорович с ними часто лично занимался.

Только раз пошутил государь, мол, тому, кто из дерьма выплыл, любое море нипочем станет. И точно как в воду смотрел государь – сейчас Семен не боялся ни капельки, а борт огромного турецкого корабля уже нависал над ним высокой стеной.

– Кап, надо заводить, – рядом прошептал вынырнувший мичман Максимов, смешливый рязанец. К сокращению своего собственного чина капитан-лейтенанта Семен привык давно – иначе в воде и говорить не будешь, враг-то рядом и вряд ли дремлет. Высокий у него чин, государь лично даровал, пошутил, что авансом дает, а ему, Семену, отблагодарить на войне придется. Вот он и отработает сегодня…

Семен не мог поднять не то что головы, а век – вымотался полностью. Он еще помнил, как цепляли к днищу мины, как крутил буравчик, но обратный путь вылетел из головы, только свинцовая усталость во всем теле. Как заметили их запорожцы в темноте, одному Богу известно да царю морскому. Но казаки не обмишулились, вовремя выловили всех из воды, они и руками пошевелить уже не могли.

Тут же содрали кожаную одежду с воздушными мешками, чтоб на воде держаться, растерли горилкой с перцем да еще влили в них изрядно, разжав зубы. И только сейчас Семен стал приходить в себя, разглядывая суровых и молчаливых казаков с выбритыми головами, но длинными оселедцами и усами. Полуголые, с крепкими мускулистыми телами, они довольно прилично разогнали струг, почти беззвучно загребая веслами днепровскую воду. Ходко шли, чувствовалась давняя привычка к таким походам.

Горилка сделала свое дело, пожар в животе занялся, кровь пошла толчками. Жизнь взяла свое, Семен изрядно повеселел. Ожил и его приятель, мичман Петр Максимов, да боцманматы флотские, что с ними диверсию эту учинили.

Уже собственными силами они пустили по кругу мешок с горилкой, стали жадно жевать холодное отварное мясо. А Семен все смотрел на крепость, у которой сгрудился лес мачт, – то на якорях стояла большая турецкая эскадра. Смотрел напряженно и не пропустил главного.

– В-у-х!

Столб воды вырос у борта самого крупного османского корабля, хорошо видимого даже на таком расстоянии.

– Ш-в-а-х!!!

Линкор в доли секунды превратился в огнедышащее жерло вулкана, огнем его вывернуло наизнанку: двадцать пудов адской смеси «аммонала» – это не слабенький порох взорвать. В небо взметнулись многие тысячи огней – горящим дождем обломки посыпались на соседние турецкие корабли.

– Крюйт-камера рванула, – тихо прошептал Максимов. Никто не радовался в голос – турецкие сторожевые галеры рыскали по лиману, не давая русским судам вырваться из Днепра.

– И ветерок поднялся, – добавил Семен с надеждой. – Может, и погорят еще кораблики-то?

Юконский острог

– Б-у-х! Б-у-х! Б-у-х!

Визг разом прервался – тяжелые пули буквально отшвырнули индейцев назад. Одному снесло полчерепа, кровь брызнула во все стороны, окропив и Алехана. Второму досталось две пули, причем в бок. Туземца в воздухе перевернуло на спину – и Орлов чуть не срыгнул.

Надрезанные свинцовые пули, поставленные моряком на здешнего матерого и до ужаса свирепого медведя-гризли, полностью разворошили аборигену живот своими выходными отверстиями.

– Че, окаянные! Отведали казацкой сабельки!

Алехан так и не понял, каким образом Кузьма отсек одному индейцу руку, второго проткнул насквозь, а третьему разрубил плечо. Все произошло настолько быстро, что Орлов даже не успел поднять штуцер и прицелиться, дабы помочь станичнику. И вот у ног казака бьется в конвульсиях насаженный на саблю колош, другой лежит в луже собственной крови, и лишь безрукий в сознании – кровь хлещет с обрубка, а он, смертельно бледный, без сил, только смотрит на клинок выпученными глазами.

– Кишка тонка у них супротив баргут или чахар. Вот те мунгалы рубаки изрядные!

Кузьма сплюнул кровавый сгусток, щека у него была располосована, и посмотрел на Орлова.

Тот поднял ружье – добить индейца, все равно не выживет, всю кровищу потерял. Казак предостерегающе кашлянул:

– Не замай, Григорыч! Не трать патрон, мало их у нас!

И стремительно взмахнул саблей, развалив грудину колошу наискосок. Кровь хлынула потоком, алые брызги долетели до воды. Орлов только сейчас опомнился, достал тряпку и вытер лицо – мешковина сразу окрасилась.

– Фу! – облегченно выдохнул казак, цепко обшаривая взглядом окрестности. – Славно подрались.

– Кое-как отбились! – вставил и свое слово Алехан. – Вроде вражин больше нет, кончились супостаты.

– Их ровно дюжина была, мы их тут всех и положили. – Кузьма присел на камень и стал рассматривать свою винтовку. Через несколько секунд выругался по-черному, помянув и мастера, что делал ее, и себя, и чью-то мать, и золото, будь оно неладно.

– Золотишко чем тебе не мило? – ощерился улыбкой Орлов.

– Будь камешек, так я бы рукой провернул, – степенно ответил казак, – а так самородок малый попал и заклинил барабан. Смотри!

Казак вытащил из мха плоский желтоватый камень, похожий на оладью, почему-то кхекнул, вроде как сильно удивился, и пару раз аккуратно ударил по барабану. Достал мелкий камушек, тускло блеснувший на его корявой ладони, да швырнул его в озеро.

Далеко кинул – ровно посередке глади всплеснуло, и пошли круги во все стороны.

– Богач ты, Кузьма, золотом швыряться! Самородок не нужен? Там же несколько золотников было.

– Ну и хрен с ним, лучше малым пожертвовать, но с большим остаться. – Казак хитро сверкнул глазами, взял булыжник и неожиданно бросил «оладью» в сторону гвардейца. – Лови, ваш-бродь!

Алехан привычно махнул лапищей – и тут в ладонь сильно ударило, тяжесть оказалась нешуточной. С лепешку камушек, большенький – но весил изрядно, с полпуда, руку сразу оттянуло.

Орлов крякнул от удивления – о таких огромных самородках он даже от брата не слышал, не то что видел. Гриша о десяти фунтах говорил, а этот тусклый желтый камень вдвое больше весит.