— Они были неправы, — сказал Гленарван серьезно. — Я говорю это потому, что так думаю, а не потому, что я в твоей власти.

— Послушай, — продолжал Кай-Куму, — Тогонга, верховный жрец нашего бога Нуи-Атуа, попал в руки твоих братьев — он пленник пакекас. Бог велит нам его выкупить. Я хотел бы вырвать у тебя сердце, хотел бы, чтобы твоя голова и головы твоих товарищей вечно висели на кольях этой изгороди… но Нуи-Атуа изрек свое слово!

Кай-Куму, до сих пор сдержанный, дрожал от гнева, и лицо его зажглось яростью. Потом он снова заговорил:

— Как ты думаешь, согласятся ли англичане обменять тебя на нашего Тогонгу?

Гленарван внимательно посмотрел на вождя и ответил не сразу.

— Не знаю, — проговорил он наконец.

— Отвечай, — настаивал Кай-Куму, — стоит ли твоя жизнь жизни нашего Тогонги?

— Нет, — ответил Гленарван, — у себя на родине я не вождь и не жрец.

Паганель, пораженный этим ответом, изумленно взглянул на Гленарвана.

Кай-Куму, казалось, тоже был удивлен.

— Значит, ты сомневаешься? — спросил он.

— Я не знаю, — повторил Гленарван.

— Так твои не согласятся взять тебя в обмен на нашего Тогонгу?

— Одного меня — нет, а всех — быть может.

— У маори принято менять голову на голову.

— Так лучше предложи обменять своего жреца на этих двух женщин, — сказал Гленарван, указывая на леди Элен и Мери Грант.

Леди Элен рванулась к мужу, но майор удержал ее.

— Эти две женщины, — продолжал Гленарван, почтительно склоняясь перед леди Элен и Мери Грант, — занимают высокое положение в своей стране.

Вождь холодно посмотрел на пленника. Злая усмешка промелькнула на его губах, но он тут же подавил ее и ответил, еле сдерживая гнев:

— Ты надеешься обмануть Кай-Куму своими лживыми словами, проклятый европеец? Ты думаешь, Кай-Куму не умеет читать в человеческих сердцах? — Вождь указал на леди Элен. — Вот твоя жена!

— Нет, моя! — воскликнул Кара-Тете и, оттолкнув прочих пленников, положил руку на плечо леди Элен.

От этого прикосновения она побледнела и, обезумев от ужаса, крикнула:

— Эдуард!

Гленарван молча вытянул руку. Грянул выстрел. Кара-Тете мертвый повалился на землю.

При звуке выстрела туземцы высыпали из хижин. Толпа тут же заполнила всю площадь. Сотни рук угрожающе протянулись к несчастным пленникам. У Гленарвана вырвали револьвер. Кай-Куму бросил на него странный взгляд, затем, заслонив одной рукой убийцу, он поднял другую, сдерживая толпу, готовую ринуться на «проклятых пакекас».

Покрывая шум, громко прозвучал его голос:

— Табу! Табу!

Услышав это слово, толпа дикарей застыла перед Гленарваном и его товарищами, словно какая-то сверхъестественная сила остановила их.

Через несколько минут пленников отвели в то же, служившее им тюрьмой святилище. Но ни Роберта, ни Жака Паганеля с ними не было.

Кай-Куму, как это нередко случается в Новой Зеландии, был не только вождем племени, но и ариком, то есть жрецом, и как таковой мог налагать табу, имевшее в глазах суеверных туземцев магическую силу.

Табу, существующее у всех народов Полинезии, налагается на какой-нибудь предмет или на человека, делая их неприкосновенными. Религия маори учит, что всякого поднявшего святотатственную руку на то, что объявлено табу, разгневанный бог покарает смертью. Даже если божество не сразу отомстит за нанесенную ему обиду, то жрец ускорит эту месть.

Иногда вожди налагают табу из политических соображений, но чаще его причиной бывают события повседневной жизни. На туземца налагается табу на несколько дней во многих случаях: когда он остриг волосы, когда он подвергся татуировке, когда он строит пирогу или дом, когда он смертельно болен и, наконец, когда он умер. Бывает, что табу накладывается из экономических соображений: если, например, неумеренное потребление грозит истребить всю рыбу в реке или опустошить плантации еще неспелых сладких бататов, рыба или бататы объявляются табу. Пожелает ли вождь избавиться от назойливых гостей, он объявляет свой дом табу; захочет ли монополизировать деловые сношения с каким-либо судном, снова — табу; вздумает лишить покупателей не сумевшего угодить ему европейского купца — и тут табу. Запрет вождя напоминает древнее вето королей.

Если предмет объявлен табу, то никто не может безнаказанно дотронуться до, него. Когда этот запрет налагается на человека, то в течение какого-то времени ему не разрешено прикасаться к определенной пище. Если он богат, ему приходят на помощь рабы: они кладут ему в рот те кушанья, к которым он не смеет прикоснуться руками; если же беден, то он принужден подбирать пищу ртом, превращаясь из-за табу в животное.

Словом, этот своеобразный обычай направляет и изменяет поведение новозеландца даже в мелочах. Табу имеет силу закона, и можно сказать, что в его частом применении заключается вообще все туземное законодательство, притом неоспоримое и не подлежащее обсуждению.

В случае с пленниками властное табу спасло их от ярости, охватившей племя. Друзья и приверженцы Кай-Куму разом остановились по этому слову вождя и не тронули пленных.

Однако Гленарван не заблуждался относительно ожидавшей его участи. Он знал, что только жизнью своей сможет заплатить за убийство вождя. А у диких народов смерть осужденного — лишь конец долгих пыток. Гленарван приготовился жестоко искупить то законное негодование, которое побудило его убить Кара-Тете, но он надеялся, что гнев Кай-Куму обрушится на него одного.

Какую ужасную ночь провели Гленарван и его спутники! Кто в силах был бы описать их тоску, измерить их муки! Бедный Роберт и храбрый Паганель так и не появились. Но разве могло быть хотя бы малейшее сомнение в их участи! Они, конечно, пали первыми жертвами мстительных туземцев. Всякая надежда исчезла даже у Мак-Наббса, который нелегко поддается унынию. А Джон Манглс, видя сумрачное отчаяние Мери Грант, разлученной с братом, чувствовал себя близким к безумию. Гленарван думал об ужасной просьбе леди Элен, желавшей умереть от его руки, чтобы избежать пыток или рабства. Найдет ли он в себе это страшное мужество?

«А Мери — какое право я имею убить ее?» — с болью в сердце думал Джон Манглс.

Бегство было заведомо невозможно. Десять воинов, вооруженных с головы до ног, стерегли двери храма.

Наступило утро 13 февраля. Туземцы не приближались к пленникам, огражденным табу. В храме была кое-какая еда, но несчастные едва к ней прикоснулись. Скорбь подавляла голод. День прошел, не принеся ни перемены, ни надежды. Видимо, погребение убитого вождя и казнь убийцы должны были совершиться одновременно.

Гленарван был убежден, что Кай-Куму оставил мысль об обмене пленников. У Мак-Наббса же все еще теплилась слабая надежда.