Джей поклонился.

— Премного благодарен вашему величеству.

Карл протянул руку для поцелуя.

— Еще бы, — ответил он.

Джей отправлялся на корабле «Храброе сердце» из Гринвича, и Джон пришел проводить его. Напоследок они вместе выпили в таверне «Три вороны». Багаж Джея уже был погружен на корабль, покачивающийся на волнах у причала прямо под окнами.

— Проследи за водой, на пути домой ее должно быть достаточно для поливки растений, земля должна быть влажной, — напомнил Джон. — В море, да еще в шторм, даже дождь соленый.

Сын улыбнулся отцу.

— Мне столько раз приходилось разгружать умирающие растения, и я прекрасно знаю, как за ними ухаживать.

— Если будет такая возможность, вези семена. Они переносят дорогу куда легче, чем молоденькие растения. Семена и корни лучше всего. Разложи их по ящичкам и держи в сухости и в темноте.

Джей кивнул, взглядом ясно давая понять, что отец уже ничему не может его научить.

— Я просто хочу, чтобы все прошло успешно, — оправдывался Джон. — Там наверняка будет что собрать.

Через маленькое окошко Джей посмотрел на корабль у причала.

— Мне кажется, все детство я только и делал, что провожал тебя в путь. Странно, что теперь настала моя очередь.

— Все правильно, теперь твоя очередь, — великодушно согласился Джон. — Я даже не завидую. У меня и спина болит, и колени не гнутся. Мои путешествия окончены. Боюсь, зима будет для меня тяжелой. Холод, печаль, болезни да и волнения — все вместе. Буду хромать потихоньку от камина в сад и обратно, пока ты не вернешься.

— Пиши мне о детях, — попросил Джей. — Об их здоровье.

— Чумы в этом году меньше, — отметил Традескант. — В прошлом году она унесла много жизней, теперь пойдет на спад. Я буду держать детей подальше от города.

— Они все еще горюют по матери.

— Постепенно они привыкнут, — успокоил Джон. — Фрэнсис уже присматривает за маленьким, а он иногда забывается и называет ее мамой.

— Знаю, — кивнул Джей. — Я должен радоваться, что он уже не плачет по ней, но для меня это невыносимо.

Джон осушил кружку и поставил на стол.

— Ну перестань. Давай уж поезжай за границу, оставь позади и страну, и горе.

Вдвоем они спустились по узкой лестнице и подошли к причалу.

— В этом доме выходов и коридоров как в муравейнике, — заметил Джон. — Когда вербовщики подходили сюда с пристани, народ разбегался вверх и вниз по улице через тысячу других дверей. Я видел это, когда мой герцог набирал людей на войну с Францией.

А в это время прилив усилился, и корабль натянул канаты, будто проверял их на прочность. Джей посмотрел на корабль, потом повернулся к отцу. Тот неуклюже обнял его и тихо промолвил:

— Да хранит тебя Бог.

Джея вдруг пронзил суеверный страх, что они с отцом никогда больше не встретятся. Потеря матери, а потом и жены поколебала его уверенность.

— Не работай слишком много, — попросил он. — Доверь мне восстановление нашего состояния. К весне я привезу домой целый трюм, забитый растениями. Клянусь.

Старик выглядел как всегда — темноглазый, побывавший в переделках, крепкий, как корень вереска.

— Храни тебя Бог, — прошептал Джей и пошел вверх по сходням корабля.

Традескант уселся на бочку на причале, вытянул усталые ноги и стал ждать отхода корабля. Он наблюдал, как убрали трап, как отдали швартовы. Подплыли небольшие буксиры и повели корабль на середину реки. Потом Джон услышал еле доносившуюся команду и увидел великолепную картину — паруса, распахнувшиеся на ветру.

Джон помахал сыну рукой, корабль поймал ветер, качнулся немного, встал на курс и заскользил вниз по течению, прокладывая путь среди оживленного движения кораблей, уходящих в дальнее плавание, яликов, пересекающих реку, гребных и рыбацких лодок.

Стоя у релинга, Джей смотрел, как фигура отца уменьшается, как сам причал съеживается в размере, становясь частью большего пейзажа, и наконец превращается просто в полоску на фоне зеленых холмов Кента. Они отступали все дальше и дальше, док стал всего лишь более темной полоской на фоне неясных очертаний земли.

— До свидания, — тихо проговорил Джей. — Благослови вас Господь.

Ему казалось, что он оставляет позади не только отца и детей, не только память о жене и матери, но и собственное детство и долгие годы ученичества. Он отправлялся навстречу новой жизни.

Пока Джея не было, Традескант не забывал о саде в Отлендсе. Осенью он посадил новую партию нарциссов и весной каждый день во внутреннем дворике короля следил за тем, как зеленые пики пробиваются сквозь землю. В большие фарфоровые чаши он посадил тюльпаны, специально для королевы, и делал все, чтобы они зацвели пораньше. Теперь они стоили лишь малую часть от своей прежней цены, но Джон был не из тех, кто мог выбросить хорошие луковицы на помойку только из-за того, что когда-то за них давали баснословные деньги, а теперь они продавались за пару шиллингов. Джон покупал тюльпаны из любви к цвету и форме и по-прежнему любил их. Он держал цветы в тепле и ставил в оранжерее у окна, где было больше света. Их величества собирались прибыть во дворец в конце февраля, и Джон надеялся, что к тому времени луковицы уже расцветут и ими можно будет украсить королевские апартаменты.

Ему повезло. Двор задержался в Ричмонде и появился в Отлендсе только в начале марта. Бутоны тюльпанов — зеленые и полосатые, что обещало прекрасную расцветку, — к тому времени уже налились.

Вместе с королем и королевой прибыл целый отряд новых художников и декораторов. Королева захотела заново окрасить и оформить свои покои.

— Какой цвет мне выбрать для стен? — обратилась она к Джону. — Вот господин де Криц, он нарисует мне херувимов, или ангелов, или святых. Все, что угодно.

Джон взглянул на тюльпаны на ее столе, которые постепенно набирали глубокий глянцевито-красный цвет.

— Алый, — ответил он.

Брызгая слюной от ярости, королева набросилась на него:

— Ты решил оскорбить меня?

Традескант сразу понял, что она страдает от распевавшихся на улицах Лондона непристойных песен о двух алых шлюхах — о Папе и королеве Англии, позорно запутавшейся в его сетях.

— Нет, — заикаясь, пробормотал Джон. — Нет. Я смотрел на ваши цветы.

Она повернулась и заметила тюльпаны.