Как рыночные институты в сфере труда определяют форму компенсации труда, так и фискальные институты играют критическую роль в распределении располагаемого дохода. Во время Второй мировой войны и после нее предельные налоговые ставки на доход во многих развитых странах взлетели до рекордных высот. Этот тренд обратился примерно в то же время, когда начало расти неравенство: согласно одному исследованию развитых стран ОЭСР, во всех, кроме двух из них, предельные ставки налогов начали уменьшаться в 1970-х или в 1980-х. Особенно коррелировали с налоговым грузом высшие доли дохода: в странах со значительными налоговыми послаблениями наблюдался значительный рост высших доходов, тогда как в других странах этого не наблюдалось. Налогообложение богатства также шло в том же направлении: если высокие налоги на наследство препятствовали накоплению крупных состояний в послевоенный период, то последующие налоговые сокращения облегчили такое накопление. В Соединенных Штатах более низкие налоги на прибыль с капитала повысили ее долю в общем доходе после уплаты налогов, а большое увеличение относительного веса прибыли с капитала и дивидендов сопровождалось налоговыми послаблениями 2000-х. С 1980 по 2013 год средняя налоговая ставка для верхней 0,1 % домохозяйств упала с 42 до 27 %, а средняя налоговая ставка на богатство снизилась с 54 до 40 %. Сокращением прогрессивности налоговой шкалы объясняется около половины недавнего повышения разброса богатства в США, тогда как повышение неравенства доходов во многом обуславливается разбросом заработных плат. И хотя в последние десятилетия масштаб перераспределения в большинстве стран ОЭСР увеличился, налоги и социальные выплаты не поспевают за ростом неравенства рыночного дохода и с середины 1990-х стали менее эффективным средством выравнивания[552].

Поскольку налоги, регулирование бизнеса, законы об иммиграции и различные рыночные институты определяются политикой, некоторые из указанных выше источников неравенства крепко укоренены в политической сфере. Я уже говорил о том, что конкурентные факторы давления глобализации могут повлиять на законодательство на местном уровне. Но политика и экономика переплетаются множеством разных способов. В Соединенных Штатах обе правящие партии сдвинулись в сторону свободного рыночного капитализма. Хотя анализ голосования по спискам показывает, что начиная с 1970-х республиканцы сдвинулись вправо сильнее демократов, последние более способствовали ослаблению финансового регулирования в 1990-х и всё более сосредотачивались на таких культурных вопросах, как гендерная, расовая и сексуальная идентичность, а не на традиционной политике социального обеспечения. Политическая поляризация в Конгрессе, достигшая минимума в 1940-е, начала быстро увеличиваться с 1980-х. С 1913 по 2008 год курс высшей доли доходов тесно следовал курсу поляризации, но с запозданием примерно на десятилетие: изменения последней предваряли изменения первого, но в целом они двигались в одном направлении – сначала вниз, затем вверх. То же верно и в отношении заработных плат и уровня образования в финансовом секторе относительно других секторов американской экономики – показателя, который тоже следует за политической поляризацией с отставанием. Так, доходы элиты в общем и доходы финансовой элиты в частности были особенно чувствительны к степени сплоченности законодательных кругов и выигрывали от их ухудшающейся гибкости.

Кроме того, участие избирателей сильно склонялось в пользу зажиточных домохозяйств. Начиная с 1970-х традиционную низкую явку среди менее преуспевающих избирателей усилил приток иммигрантов-неграждан с низким доходом. На выборах 2008 и 2010 годов явка тесно соответствовала доходам и характеризовалась почти линейным повышением от домохозяйств с низким доходом до домохозяйств с высоким: в 2010 году в выборах принимала участие только четверть самых бедных домохозяйств, тогда как из тех, чей доход превышал 150 000 долларов, свои голоса отдала половина. Американский «один процент» как более активен политически, так и более консервативен в отношении налогов, регулирования и социального обеспечения, чем население в целом, и такой перекос ощущается еще сильнее в самых высших слоях этой статистической группы доходов. Наконец, несмотря на огромное увеличение сумм взносов в пользу избирательной кампании, пожертвования эти со временем становились всё более концентрированными. В 1980-х на долю 0,01 % с самыми высокими доходами приходилось от 10 до 15 % всех собранных фондов, тогда как в 2012 году – уже более 40 %. Кандидаты и партии все больше полагаются на очень богатых спонсоров, и эта тенденция всё больше усиливает наблюдаемую предвзятость законодателей в пользу избирателей с высоким уровнем доходов[553].

Этих фактов достаточно, чтобы подтвердить вывод о том, что сдвиг в соотношениях политических сил дополнял и усиливал факторы, связанные с технологическими изменениями и глобальной экономической интеграцией. В настоящее время все больше исследователей соглашаются с тем, что изменения в верхней части распределения доходов и богатства особенно чувствительны к институциональным и политическим факторам, иногда с радикальными последствиями. С 1979 по 2007 год 60 % роста рыночного дохода в США пришлось на «один процент», тогда как на нижние 90 % – всего лишь 9 %. Та же элитная группа «отхватила» 38 % всего роста доходов после уплаты налогов, в сравнении с 31 процентом нижних 80 %. Доля богатейшей 0,01 % американских домохозяйств с начала 1990-х по начало 2010-х более чем удвоилась. Разброс последовательно сосредотачивался в самых высоких диапазонах: хотя соотношение доходов американского девяностого перцентиля и пятидесятого перцентиля постоянно росло начиная с 1970-х, отношение пятидесятого перцентиля к десятому (то есть разница между средним и нижним уровнями) с 1990-х почти не менялась. Такой тренд в целом типичен для англосаксонских стран, но гораздо слабее или совсем отсутствует в других странах ОЭСР. Но даже при этом общее неравенство доходов в долгой перспективе повсюду чувствительно к высшим долям: в ряде стран доля 9 % домашних хозяйств ниже «одного процента» оставалась стабильной (на уровне от 20 до 25 %) с 1920-х годов до настоящего времени, тогда как высшие доли колебались гораздо больше. Схожие тенденции наблюдаются и в отношении верхних долей богатства. Все это говорит о том, что относительный размер крупнейших доходов был важнейшим элементом общего неравенства и потому заслуживает особого внимания[554].