Джини подчинилась. Остановившись, она смотрела на высокие решетчатые ворота, к которым была прикреплена табличка с надписью: «Казарес». За воротами виднелся узкий двор, где вытянулись шеренгой около двадцати гаражей, которые когда-то служили лошадиными стойлами и каретным депо. Очевидно, этой конюшней пользовались ранее хозяева двух роскошных особняков, на задворках которых она располагалась. Достав небольшой электронный пульт, Стар нажал на кнопку, и ворота раздвинулись. Он велел ей подъехать к последнему гаражу в ряду и с помощью того же устройства открыл его стальную дверь, которая с грохотом поднялась вверх. Джини въехала в гараж и выключила двигатель.

Бокс оказался узким: Стар с большим трудом сумел вытащить из машины мадам Дюваль. Отведя старуху к выходу, он тут же вернулся.

Джини сидела очень тихо, глядя прямо перед собой. Она знала, каким будет его следующий шаг: он запрет ее здесь. Запрет, оставив наедине с мертвецом в багажнике.

– Пожалуйста, – тихо взмолилась она, когда Стар поравнялся с открытым окном машины, – не запирай меня здесь.

– Ничего, это ненадолго, – заверил он ее бодрым голосом. – Скоро я вернусь за тобой. А пока отдай мне ключи от машины. И слушай внимательно, что я тебе сейчас скажу. Телефона в «Мерседесе» нет – я выломал его. Машину с места не сдвинешь. Дверь в гараже – пять сантиметров толщиной, из пушки не прошибешь. Кричать и барабанить можешь сколько угодно – все равно никто не услышит, потому что все машины Казарес стоят, выстроившись в очередь, на улице Сент-Оноре. Будут развозить больших шишек после показа. Еще часа полтора здесь не будет ни одной живой души. Не считая меня, конечно. А я себя долго ждать не заставлю. Схожу только, убью своего папашу… Господи, как же долго я ждал этого дня, ждал с того самого момента, когда узнал, что он мой отец. Больше года я готовился к этому шагу. Как только дело будет сделано, я приду прямиком сюда, и…

Впервые за все время на его лицо легла тень сомнения, дуло пистолета дрогнуло. Джини увидела, как в прекрасных глазах Стара заметалось беспокойство.

– И если я буду возбужден чуть больше обычного, не пугайся. Договорились? Такое со мной случается иногда. Голова начинает болеть страшно, глаза. Но я покажу тебе, что делать. Ты должна немного погладить меня по лбу, вот так. И боль отступит. К тому же у меня есть таблетки, особые. Может, я приму одну из них. Чтобы отметить это событие. Понимаешь? – Он весело улыбнулся. – Могу даже тебе дать. В общем, посмотрим. Кстати, у тебя часы есть? Я вернусь в одиннадцать часов двадцать минут, самое позднее к половине двенадцатого… Вот ведь болван, чуть не забыл! Слушай, как тебя зовут?

– Женевьева. Друзья зовут меня Джини. Стар, прошу тебя… – Джини колебалась. Что, если молниеносно открыть дверь? Ошеломить его, выбить из руки пистолет… Нет, рисковать в таких условиях не имело смысла. Пистолетное дуло плясало в нескольких сантиметрах от ее лица. – Ну почему ты не хочешь взять меня с собой? У меня и статья тогда получилась бы гораздо живее.

Стар задумался, и на какую-то секунду Джини показалось, что ее уговоры подействовали. Однако он отрицательно покачал головой. И дал объяснение, обезоруживающее своей логичностью:

– Не могу. В Доме Казарес охрана на каждом углу. Служба безопасности у них там не хуже, чем у президента. С Матильдой я войду без проблем, на этот счет все улажено, а вот тебя, Джини, они точно не пустят. Не знают они тебя – вот в чем беда. Итак, в двадцать минут двенадцатого встречаемся снова здесь. Для свободного человека время – это все.

Он закрыл за собой дверь гаража, прежде чем Джини успела выйти из машины. Снаружи щелкнул замок. Однако Стар все еще возился, проверяя, надежно ли заперта дверь. В гараже стало темно – хоть глаз коли. Пришлось передвигаться на ощупь. В темноте она оперлась рукой на то, что должно было быть багажником. И замерла, прислушиваясь. Джини была почти уверена, что внутри что-то прошелестело. Кто-то там ворочался – еле слышно, словно боясь напугать ее. Она отшатнулась в сторону, взвизгнув от ужаса. А потом, спотыкаясь, направилась к гаражной двери и рванула ее вверх. Дверь оставалась неподвижной. Из багажника донеслось какое-то журчание.

Джини опустилась на корточки рядом с дверью. Она слышала, как Стар уводит мадам Дюваль. Нетерпеливым тоном он втолковывал ей, что им надо чуть-чуть поторопиться. Если бабуля, конечно, не хочет опоздать на праздник в честь ее ненаглядной Марии.

Джини ждала, когда стихнут их шаги. Она знала, что должна сделать, только сначала надо было собраться с духом. Необходимо было открыть багажник. Непременно. В конце концов трясущимися руками женщина подняла крышку багажника. Зажглась лампочка подсветки, и стало видно то, что находилось внутри. Но лучше бы она этого не видела. Сдавленно вскрикнув, Джини отшатнулась. То, что лежало в багажнике, шевелилось! Она зажала себе рот ладонью. Трудно было удержаться от крика и еще труднее – от того, чтобы тут же захлопнуть крышку багажника.

– Что за чертовщина? – недовольно обернулся Марков, пытаясь разглядеть, что творится за колыхавшейся сзади людской стеной.

Линдсей крепко держалась за его руку. Они почти добрались до входа в Большой салон, где должен был состояться прощальный показ коллекции Казарес. Старинная архитектура окрестных зданий – островерхие крыши, изящные окна и фронтоны в стиле семнадцатого столетия – должна была настраивать на идиллический лад. Однако то, что творилось вокруг, иначе, как адом, назвать было трудно. Впереди Линдсей видела застывших в чинном спокойствии служащих фирмы в строгих черных костюмах и мускулистых ребят из охраны. Но до них нужно было еще добраться. А сейчас кругом – спереди, сзади, с боков – бесновалась толпа, одержимая одной целью: любой ценой прорваться к входу. Все по какой-то неведомой причине ожесточенно работали локтями, чтобы дойти до цели первыми, словно могли опоздать. Перед нею уже несколько минут маячили спины трех редакторов известных журналов мод, главного закупщика для сети магазинов «Блумингдейлз», французской кинозвезды – давнего клиента Дома Казарес, – прославленной своей загадочной красотой и умением жить с шиком, международно признанного рок-идола, а также его жены, уже пятой по счету. Плюс море безвестных голов, плеч, спин, рук, размахивающих из стороны в сторону. Повсюду мелькали белые пригласительные билеты. Линдсей не переставала удивляться тому, что абсолютно все – именитые и никому не известные, могущественные и не пользующиеся никаким влиянием, богатые и бедные, старые и молодые – неизменно обязаны были проходить одну и ту же изматывающую процедуру. По словам всезнающего Маркова, все ведущие кутюрье намеренно нагнетали ажиотаж вокруг своих выставок, искусно создавая давку на входе, доходящую до паники. Они вполне рассчитанно унижали тех, на кого хотели произвести впечатление своими моделями.

– Это называется адреналиновой накачкой, – объяснил Марков, когда их трудный путь к дверям зала только начинался. – А проще говоря, запугиванием: мол, захотим – и не пустим тебя на свой божественный праздник, будь ты хоть королевой английской. Они хотят, чтобы мы на коленях перед ними ползали, лишь бы нас допустили в узкий круг «избранных». Прорвался в зал – и рад без памяти. Какое уж тут критическое восприятие действительности? Так-то вот, Линди. Манипуляторы вонючие…