Этим он как бы подтверждал достоверность своего рассказа, который теперь не отличался от уже известных сообщений. Все написанное прежде как бы канонизировалось. Человек средневековья, живший на Востоке, должен был хорошенько подумать, прежде чем публично усомниться в правоте своих учителей или — не дай бог! — попытаться их опровергнуть. В подобном случае окружающие и читатели могли не только не поверить его рассказу, но решить, что сам он вообще нигде не был.

Так получалось, что из сочинения в сочинение кочевали новеллы о встречах с живыми деревьями и растениями, с великанами, чудодейственными источниками, небывалыми обычаями и несуществующими народами. Ибн-Фадлан, исполняя обязанности секретаря багдадского посольства, не был исключением из этого правила. Его задача заключалась, как можно думать, отнюдь не в сборе точных сведений и столь же точной фиксации виденного, а несколько в ином.

Повелитель правоверных халиф ал-Муктадир, пославший ибн-Фадлана с миссией к царю булгар, по свидетельству современников, никогда не был трезв. Его занимали не государственные дела, а гарем, музыка, вино, иногда — охота, придворные празднества и прочие удовольствия безмятежной жизни. Главной заботой его министров было достать и представить ко двору как можно больше диковин — зверей, птиц, насекомых, человеческих уродов, чудовищ — для развлечения халифа. Нет ничего удивительного, что ибн-Фадлан, надеясь привлечь внимание халифа к своей особе и к судьбе посольства, должен был превратить свой отчет о поездке в самую что ни есть «лживую» сагу, наполненную в каждой своей строке чудесным, комическим, парадоксальным и забавным.

Поэтому сейчас нам приходится гадать — сам ли он встречал в Булгаре русов, чье описание приводится ниже, или все это записано им со слов другого путешественника.

Как бы то ни было, отрывок этот оказывается для нас драгоценным.

«Я не видел, — писал ибн-Фадлан, — людей с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, белокуры, красны лицом, белы телом. У них мужчина носит плащ, который прикрывает у него один бок, так что одна из рук свободна. И при каждом из них есть топор, меч и нож, и со всем этим он никогда не расстается. Мечи их плоские, бороздчатые, франкские. И тело иного у них от края ногтей до шеи покрыто изображениями деревьев, животных и людей. Что же касается женщин, то у каждой на груди висит коробочка из железа, серебра или меди, в зависимости от богатства их мужей, и у каждой — нож, висящий на кольце. На шее у них монисты из золота и серебра… а также из бус…»

По словам ученого араба, основным товаром русов служили меха и рабы — в первую очередь девушки и женщины, которых они отдавали за серебро.

Историки терялись в догадках, кого именно имел в виду ибн-Фадлан, описывая этих «русов». Предметы костюма, вооружения, существования татуировки на теле, в особенности же описание церемониала огненного погребения в ладье, которому он посвятил несколько страниц записок, позволяли предположить в этом народе каких-то обитателей побережья Балтийского моря. Вряд ли то были норвежцы. Шведы? Не похоже. Мне казалось, что ибн-Фадлан встретил на Волге обитателей южного побережья Балтики — куров, вендов или пруссов, — которые славились морскими набегами на берега Швеции и своими торговыми экспедициями по рекам Восточной Европы. На это указывала татуировка, но главное — описание идолов и обряда жертвоприношения: «Как только их корабли прибывают к этой пристани, тотчас каждый из них выходит, неся с собою хлеб, мясо, лук, молоко и набиз (по-видимому, пиво. — А. Н.), чтобы подойти к длинному, воткнутому в землю бревну, у которого имеется лицо, похожее на лицо человека, вокруг него маленькие изображения, а позади них длинные бревна, воткнутые в землю (то есть частокол ограды. — А. Н.)».

Ничего подобного ни у шведов, ни у норвежцев не было, а вот по описаниям католических миссионеров и хронистов похожие идолы известны в землях западных славян.

Отмеченный ибн-Фадланом костюм руса — плащ, крепящийся на плече крупной скорлупообразной фибулой, боевой топор, меч и нож (скрамасакс) — состоит из предметов, которые археологи находят под курганами на Великом восточном пути. За исключением разве что мечей: они и в те времена ценились столь высоко, что их обычно предпочитали не зарывать в землю, а по возможности заменять деревянной моделью, которая сгорала на костре…

Археологические находки и свидетельства восточных географов дополняли друг друга, рисуя картины жизни на «восточном пути» из стран, расположенных на берегах Балтийского моря, откуда плыли русы со своим живым товаром и мехами. Не все из них, по-видимому, совершали весь этот путь в оба конца. Часть оседала в торговых факториях, небольших укрепленных поселках, куда торговцы приезжали из года в год, сменяя друг друга. Ведь не случайно же ибн-Фадлан описывает не воздвигнутое, а уже существовавшее святилище приезжих, кстати сказать, весьма похожее по описаниям на то, которое ограбили Торир Собака и Карли с Гуннстейном. Возвращаясь, русы везли груз серебряных монет. Получить их они могли только на Востоке, за «страной бьярмов», рядом с которой проходил этот транзитный путь. На последнее прямо указывает сага, сообщавшая о набеге Арнгрима по «восточному пути» вокруг «страны бьярмов».

Последнее замечание было чрезвычайно важно. Оно указывало на местоположение «страны бьярмов» относительно торговой магистрали раннего средневековья. Положенная на географическую карту, ниточка восточного пути позволяла начать уже конкретные поиски загадочной страны к северу или к югу от нее. Исландские саги сообщали о набегах на «страну бьярмов» только со стороны моря. До входа в реку Вину викинги, как правило, нигде не пристают. Не приходилось им вытаскивать свои суда на берег или перетаскивать через волоки. Следовательно, поиски «страны бьярмов» можно было ограничить тем отрезком «восточного пути», который был заключен между его поворотом от берегов Швеции навстречу утреннему солнцу и вплоть до разветвленной дельты Невы.

Первое, что привлекает внимание на указанном отрезке, — Аландские острова. На Аландских островах найдено много крупных кладов серебряных восточных и западноевропейских монет. При этом саги ничего не говорят об Аландских островах, как будто бы их и нет. Между тем археологи подтверждают, что значение Аландских островов в ту эпоху для всей балтийской торговли и жизни было очень велико. И все же, как ни заманчиво такое отождествление, от него приходится отказаться сразу: «страна бьярмов» в сагах всегда предстает не только прибрежной, но прямо материковой страной, в глубь которой уходит загадочная река Вина.

Биармия — современная Финляндия, «страна квенов», как ее именуют саги? Но квены — это квены, а бьярмы — бьярмы, в этом-то уж авторы саг разбирались!

Южное и восточное побережье Финского залива? Маловероятно. Ни