хорь в курятнике, вор в гареме,

взбунтовавшийся раб трюремный,

под лопатою череп треснувший

и та цель, что тебе не по средствам.

Я — ублюдок героев прежних

и позор обнищалых предков!

Скучный, невыносимый, пресный,

сам себя обвинивший, предавший —

я не стану ни злей, ни добрее!

…Я не «прелесть», не-ет, я — не «прелесть»!

Наконец он оттолкнул ее (Грихх не выдержал и крикнул: «Эй, ты, повежливей!..») и зашагал прочь, злясь на самого себя за эту вспышку гнева. Тем более что чернявая, будь она проклята, права! — вот только еще не знает всей правды.

— Хотела бы я посмотреть! — крикнула она ему в спину, — хотела бы я посмотреть, как вы читали бы свои вирши, если бы Айю-Шун ее не нашел! Хотела бы я!..

То ли оттого, что до него дошел смысл сказанного, то ли потому, что на последних словах графиньки Гвоздю почудилось, что она всхлипнула… в общем, так или иначе, а он на ходу обернулся, споткнулся обо что-то и полетел лицом вперед прямо в навозную кучу.

Еще подумать успел: «Вот малявка-то поиздевается над дядей Гвоздем… если простит меня когда-нибудь».

Во дворе смачно заржали, в том числе лошади.

* * *

— А кто вам сказал, что фистамьенны это именно фистамьенны?

Такого они не ждали. Вот уже минут десять, если верить новомодному циферблату в Зале, бельцы и отцы-настоятели, один другого голосистей, выкрикивали возражения и угрозы. Баллуш слушал и почти не спорил, снова давая иерархам вышуметься. И вот когда все они решили, что таким образом окончательно заглушили собственные страхи…

— Да-да, кто вам сказал, что те указания, которыми потчуют ваших подчиненных кабарги, муравьи, змеи, — исходят именно от Сатьякала? Где подтверждения?

— Погоди-ка, Тихоход, — обиженно проворчал Эмвальд Секач. — Что значит «где»? Разве еще кто-то способен на такое? Или ты хочешь сказать, мир настолько погряз в грехах, что звери уподобились человекам?

— Погряз, истинно погряз…

— Я, кажется, понимаю, — перебил Анкалина Ильграм Виссолт. — Зандробы, да?

Баллуш позволил себе улыбнуться.

— Именно. Зандробы, но не те, которые проникают в Ллаургин из-за Пелены уже воплощенными. Есть ведь и такие, что попадают в Отсеченный бестелесными и жаждут воплотиться во что угодно: в людей, в зверей, в птиц, насекомых…

— Но к чему тогда эти указания, которые они нам отдают? — спросил Ларвант Тулш. — Бессмысленные… с точки зрения зандробов, конечно. Да и зачем им вообше лишний раз привлекать к себе внимание?

— В том-то и дело, Ларвант! Зандробы всегда обожали страдания и смерть людей, они зачастую только ими питаются. я осведомлялся у некоторых чародеев и даже у одного тропаря — все они подтвердили мои подозрения, хотя, разумеется, не знали, почему я устроил им эти расспросы. А что до привлечения внимания… Об этом ведь я и говорю вам: они прикидываются фистамьеннами, а вы выполняете их кровожадные указания, не задумываясь, от кого их получаете.

— Проклятие!

— А ведь в этом что-то есть…

— Но даже если Баллуш ошибается, мы можем избегнуть беспорядков и множества смертей, — подытожил Ильграм Виссолт. — Разумеется, если примем его точку зрения. А лично мне она кажется вполне разумной. За исключением некоторых деталей.

— Нельзя ли поточнее?

— Можно, Эмвальд. Если Баллуш всё-таки ошибся, то зверобоги очень скоро дадут нам об этом знать. Недвусмысленно, так, что ни у кого уже не останется и тени сомнения. Или, выражаясь по-другому, так, что мы уже не сможем прикрыться своей неуверенностью и поэтому не выполнить их требований и уничтожить их фистамьеннов. Что тогда?

— Тогда мы вступим с ними в переговоры, — заявил Тихоход, поражаясь собственной смелости. Но, в конце концов, он должен был это сказать, иначе всё, что произошло здесь до этого, окажется лишь бессмысленным сотрясеньем воздуха. — Мы выиграем время и отыщем Носителей — и когда зверобоги подтвердят, что фистамьенны — именно фистамьенны, мы выдвинем свои условия. Или, если угодно, предложим им свои услуги.

В зале снова зашумели, и Секач, приподнявшись, рявкнул:

— Да заткнитесь же вы наконец!.. братья! Дайте ему сказать, а потом станете обсуждать что почем и кудахтать о ереси. Тагратвалл!..

— Ты прав, Эмвальд, — кивнул Блистающий. — Братья, давайте соблюдать порядок. Позволим высказаться Баллушу до конца.

— Уже одно то, что мы слушаем его!.. — прошипел Хиларг Туиндин.

— И тем не менее, как председатель Собора, я велю вам слушать и молчать! — рассердился Тагратвалл. — Говори, Тихоход.

— Благодарю, Блистающий. Итак, мы предложим Сатьякалу свои услуги. Я уже говорил об этом: имея на руках хотя бы одного Носителя, мы можем вступить в переговоры со зверобогами и униженно умолять их, чтобы они не нисходили; а те, что низошли, — оставили Ллаургин. В зависимости от того, зачем им понадобились Носители (и в каком виде, живыми или мертвыми), мы и поступим: либо сохраним пойманному Носителю жизнь, либо умертвим его. И тем самым предотвратим угрозу нового Нисхождения.

— Звучит разумно, — пожал плечами Ларвант Тулш.

— Как и всякая ересь! А перед нами — ересиарх высочайшего уровня, вы только вдумайтесь!..

— Уже вдумались, Анкалин. — Ильграм Виссолт оглядел собравшихся за столом и продолжил, убедившись, что никто не намерен перебивать его: — Полагаю, что и сам Баллуш понимал, когда решился выступить перед нами, чем может грозить ему сказанное здесь.

— Мы отвечаем не только за себя, — заметил Оппалаф Рэмлиш. — Если зверобоги… если мы разозлим их, смертей будет еще больше, чем во время любого из Нисхождений.

— Но так у нас появляется шанс, — возразил Осканнарт Хэйр. — Мизерный, но шанс.

— Я согласен с Хэйром, — поддержал его Тагратвалл Блистающий. — Однако, как председатель Собора, вынужден вынести данный вопрос на обсуждение. Вы все, полагаю, ясно поняли, что предлагает Баллуш. Прежде, чем голосовать, я хотел бы, чтобы каждый из вас высказался. Начнет, полагаю, Салымкар.

Забурлило обсуждение («как вода, — подумал Тихоход, — когда акулы добираются до своей жертвы»); каждый произносил примерно то, чего Баллуш от него и ожидал. Кто-то безоговорочно соглашался с ним, кто-то осторожно юлил, выжидая; Анкалин и прочие слепцы, не желавшие видеть ничего дальше собственного носа, твердили о ереси и не хотели вступать ни в какие дискуссии. Дело, по сути, было не в этих, предсказуемых, членах Собора. Намного сильнее Тихохода волновало, что скажут молчавшие до поры «драконы» — именно их мнение могло преломить ход обсуждения в ту или иную сторону.

— Аррбан Острэйс? — произнес наконец Тагратвалл, приглашая хайвуррского патта высказаться.

— Я внимательно слушал и Баллуша, и всех, кто так или иначе оценивал его предложение. Сам я считаю