— Вот как, — удивился Эдвард, — она их опубликовала? Я не видел…

— Отрывок напечатали в газете. Кто-нибудь тебе покажет.

— Меня в последнее время никто не мог найти. Так ты, наверное, скоро вернешься в Сигард?

— Нет. Но из Лондона я уезжаю.

— И куда?

— В Париж.

— В Париж?

— Да. Я там никогда не была.

— Но, Илона, ты не можешь ехать в Париж одна. Я поеду с тобой.

— Я еду не одна.

— Илона… Чем ты занималась после приезда в Лондон? Ты нашла работу?

— Да. Устроилась танцовщицей в Сохо.

— Ты хочешь сказать…

— Да, я стриптизерша.

— Как ты можешь?

— Очень легко. Ты должен прийти и посмотреть на меня. Не надо пугаться. Вот, возьми карточку. Это называется «Мезон карре». Это работа, мне же нужно как-то зарабатывать деньги, я не могла вернуться и сказать, что у меня ничего не получилось. А я только и умею, что танцевать и делать бижутерию.

— Да, танцевать… — Эдвард вспомнил то, что видел в священной роще. — Ты замечательно танцуешь.

— Откуда ты знаешь?

— Ты должна найти настоящую работу, на настоящей сцене, в балете или…

— Для балета уже поздно. Может, потом я найду другую работу. В Сохо много чего случается.

— Но ты специально поехала в Сохо?

— Я вообще-то ничего специально не делала. Я думала, Дороти поможет мне получить работу на каком-нибудь ювелирном производстве. Она всегда меня любила. Но когда я приехала, ей стало хуже. Это так печально… Мы, конечно, знали, что это должно случиться, но я не ожидала.

— Бедная Илона.

— Она была такая милая.

— Не плачь, мне так больно видеть, как ты плачешь.

— О, со мной столько всего случилось…

— Что еще?

— Эдвард, ты знаешь, что притягивает полтергейсты?

— Что? Да, знаю.

— Так вот, я больше не смогу их притягивать.

— Ах, моя дорогая, — сказал Эдвард.

Он все понял.

— Понимаешь… Я просила тебя присмотреть за мной, но ты не захотел… Теперь это сделает кто-то другой.

Из глаз Илоны потекли слезы. Губы ее были влажные, и она вытерла подбородок платком. Выглядела она беззащитным ребенком, как прежде.

Эдвард снова вскочил. К неудержимому желанию прижать ее к себе и защитить примешивалось ужасное безнадежное раскаяние. Он застонал при мысли о том, какие страдания это принесет ему в будущем, и сказал вслух:

— Нет, это слишком, это слишком!

Он стоял рядом с Илоной ломая руки.

— Да не волнуйся, — проговорила Илона. Она уронила на пол мокрый платок и попыталась утереть слезы тыльной стороной ладони. — Я в порядке. На следующей неделе уезжаю в Париж с Рикардо, он тоже из нашего стриптиз-шоу.

— Но там, наверное, ужасные люди.

— Нет, Рикардо не такой, он нежный… Он, вообще-то, театральный человек…

— Видимо, итальянец.

— Нет, он из Манчестера. У него было ужасное детство.

— Илона, мне так горько.

— Не стоит. И там вовсе не ужасные люди. Там всякие люди. Все случилось так, как и должно было случиться, и я довольна тем, как все сложилось.

— А матушка Мэй и Беттина?

— Я им не нужна. Они сильные. Теперь я должна идти своим путем. Конечно, когда-нибудь я навещу их.

— Дорогая Илона, милая сестренка, я бы хотел, чтобы ты позволила мне помочь тебе сейчас! Я так несчастен. Мне нужно кого-то любить, о ком-то заботиться. Не уезжай с Рикардо, останься со мной.

— Нет-нет, из этого ничего не выйдет. Слушай, мне скоро нужно уходить на репетицию. Я с тобой свяжусь, как только вернусь. Понятия не имею, когда это будет, и мне придется найти какое-то другое жилье, но я тебя найду.

Илона поднялась и двинулась к двери. Эдвард последовал за ней.

— Мне страшно жаль, что ты уезжаешь, — сказал он. — Уезжаешь теперь, когда я тебя нашел! Это невыносимо. Пожалуйста, останься. Я тебя люблю.

Эдвард смотрел на ее красиво подстриженные золотисто-рыжие волосы, напоминающие блестящий мех ухоженного животного; теперь он смог протянуть руку и прикоснуться к Илоне. Он погладил ее волосы, а когда коснулся пальцами затылка девушки, почувствовал, как напряжено все ее тело. Его рука скользнула на шею Илоны, а потом он отступил назад. Они посмотрели друг на друга.

— Я рада тебя видеть, Эдвард. Хочу сказать тебе кое-что. В этих мемуарах — из них опубликован только небольшой отрывок… Я давно знала, что у матери есть что-то вроде дневника. Она его никогда нам не показывала, но говорила, что у нее были утешения…

— Утешения?

— Романы. У Джесса бывали романы. Она говорила, что и у нее тоже. Наверное, давным-давно.

Илона замолчала, словно это было все, что она собиралась сказать.

— Ну… и что дальше? — спросил Эдвард.

— Больше ничего.

— Не понимаю.

— Ну тогда и не надо, лучше пусть так и останется. Я должна идти. Мне еще нужно умыться и накраситься.

Эдвард смотрел на ее опрокинутое лицо, такое маленькое и худенькое без прежней копны длинных волос.

— О нет… — сказал он.

— Забудь об этом. Заодно с тем, другим.

— Ты хочешь сказать, что Джесс, может быть, тебе не отец?

— Может, и так. Но мы никогда не узнаем. Бесполезно думать об этом.

— Теперь, когда ты об этом сказала, как мы можем не…

— Беттина похожа на Джесса, а я нет, но это, конечно, ничего не доказывает.

— Можно сделать анализ крови… Но, Илона, мы не можем начать это расследование. Это немыслимо.

— Согласна.

— Как странно! Джесс однажды сказал мне, что я женюсь на тебе. Я напомнил ему, что ты моя сестра. Может быть, он считал, что это не так?

Илона покачала головой, но ничего не ответила.

— И у тебя есть предположения, кто мог быть твоим отцом?

Этот разговор был ужасным. «Мы должны прекратить», — подумал Эдвард.

— Нет. Был один человек… Теперь он мертв. По-моему, он был любовником Джесса, а потом матушка Мэй отбила его, но у меня нет никаких оснований считать… Просто я почему-то помню его. Он был художником, его звали Макс Пойнт.

Эдвард чуть не вскрикнул, услышав это имя, но сдержался и закрыл рот рукой. Он должен все обдумать.

— Я думаю… не сейчас, а позднее… мы могли бы спросить у твоей матери, — предложил он.