В конечном итоге большое влияние на выбор направления главного удара и характер стратегического использования немецким командованием вооруженных сил фашистской Германии летом 1943 года оказало очертание линии фронта в районе Курской дуги. Курская дуга не только глубоко вклинивалась в немецкий фронт обороны на стыке групп армий «Центр» и «Юг», но и удлиняла протяженность фронта почти на 500 км, что требовало от немецкого командования привлечения дополнительных значительных сил. И Гитлер, и его генералы надеялись повторить успешные наступательные операции немецко-фашистских войск 1941 года с помощью сильных танковых ударов, подержанных авиацией.

Как на предшествующих этапах Второй мировой войны, в основу плана стратегической наступательной операции на советско-германском фронте летом 1943 года гитлеровское командование положило взаимосвязанные идеи внезапности и высоких темпов наступления. В этом вопросе руководство фашистской Германии оставалось верным своей концепции «молниеносной» войны, которая рассматривала внезапность нападения как «самый действительный залог победы». Они хотели, используя внезапность наступления и стремительные удары мощных группировок бронетанковых сил, вызвать «стратегический паралич» советского командования и вновь овладеть инициативой на советско-германском фронте. В оперативном приказе Гитлера № 6 от 15 апреля 1943 года на проведение операции «Цитадель» требование достижения внезапности наступления было сформулировано в самой категорической форме. Пункт второй приказа гласил: «Необходимо широко использовать момент внезапности и держать противника в неведении, прежде всего, в отношении времени начала наступления… Осуществить наступление в возможно быстром темпе с тем, чтобы противник не смог избежать окружения и подтянуть мощные резервы с других участков фронта».[752]

Очень интересный факт связан с подготовкой этого важного документа в гитлеровской штаб-квартире. За три дня до его официального утверждения Гитлером, он был положен на стол Сталина, завизированный всеми службами вермахта, но еще не подписанный фюрером. Копия этого документа была передана в Москву разведчиком под именем «Вертер», и есть предположения, что Вертер был личным фотографом А Гитлера.

Шло обсуждение плана летних кампаний и в Ставке, где шел непрерывный обмен мнениями относительно плана операций на лето 1943 года. Было запрошено мнение авторитетных военачальников, представлявших Ставку в действующей армии, а также некоторых командующих фронтами. Все были едины во мнении, что главные события должны были развернуться на Курской дуге. Ведь именно в этом районе находились главные ударные силы противника, таившие для нас две опасности: глубокий обход Москвы или поворот на юг. С другой стороны, и советское командование могло с наибольшей пользой применить здесь свои главные силы, в первую очередь крупные танковые объединения. Все другие направления, даже при условии усиленных действий, не сулили советским вооруженным силам таких перспектив, как Курская дуга. К такому выводу, в конечном итоге, пришли и Ставка, и Генеральный штаб и командующие фронтами.

Второй проблемный вопрос — как решать главные задачи войны, вставшие перед нами к лету 1943 года — был более сложным, и ответы на него последовали не сразу и далеко не одинаковые. 8 апреля маршал Г. Жуков, находившийся в то время на Воронежском фронте, писал Верховному Главнокомандующему т. Сталину:

«1. Противник, понеся большие потери в зимней кампании 42/43 года, видимо, не сумеет создать к весне большие резервы для того, чтобы вновь предпринять наступление для захвата Кавказа и выхода на Волгу с целью глубокого обходи Москвы.

Исходя из наличия в данный момент группировок против наших Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов, я считаю, что главные наступательные операции противник развернет против трех этих фронтов, с тем, чтобы разгромив наши войска на этом направлении, получить свободу маневра для обхода Москвы по кратчайшему направлению.

2. Видимо, на первом этапе противник, собрав максимум своих сил, в том числе до 13–15 танковых дивизий, при поддержке большого количества авиации нанесет удар своей орловско-кромской группировкой в обход Курска с юго-востока.

Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем ему танки, а затем, введя свежие резервы, переходим в общее наступление и окончательно добьем основную группировку противника».[753]

Поражает глубина проникновения маршала Г. Жукова в замыслы противника, которые он за три месяца до начали наступления немецко-фашистской армии под Курском изложил с такой детализацией, как будто это он, а не гитлеровские генералы разрабатывали план операции «Цитадель».

Сталин своего мнения не высказывал, а распорядился созвать 12 апреля специальное совещание для обсуждения плана летней кампании. К этому дню пришло донесение от командующего Центральным фронтом генерала К Рокоссовского, который высказывался за упреждение противника и считал возможным и необходимым разгромить его орловскую группировку, пока она еще не подготовилась к наступлению. 12 апреля, на совещании в Ставке, к исходу дня, после тщательного анализа обстановки все сошлись во мнении, что наиболее вероятной целью летнего наступления немецко-фашистских войск будет окружение и уничтожение Центрального и Воронежского фронтов на Курской дуге. В последующем не исключалось развитие успеха наступления противника в восточном и юго-восточном направлениях, а также на Москву. Обсудив всесторонне предстоящую летнюю кампанию, Ставка решила основные усилия вооруженных сил Советского Союза сосредоточить в районе Курска, обескровить здесь противника в оборонительных сражениях, а затем перейти в контрнаступление и окончательно довершить его разгром.

Одной из причин, обусловивших решение Ставки начать летне-осеннюю кампанию 1943 года оборонительными действиями, явилось огневое преимущество немецких танков и самоходных орудий, вооруженных 88-мм пушками, которые пробивали броню наших танков с расстояния 1000–1500 метров. Наши танки, вооруженные в то время 76-мм пушками такими возможностями не обладали[754]. В ответ на это 15 апреля ГКО принял специальное постановление «О мероприятиях по усилению противотанковой обороны», в котором предписывалось перевести ряд заводов на производство усовершенствованных противотанковых и танковых пушек, обеспечив одновременно производство подкалиберных снарядов. Сроки для такого важного дела ставились весьма жесткие, и в конце апреля производство новой военной продукции уже началось.

К сражению на Курской дуге в войсках уже имелись новые советские 57-мм противотанковые пушки — одна из лучших систем подобного калибра. Бойцы любовно называли ее «зверобой»; она успешно пробивала броню «тигров» и «пантер». В начале года наша промышленность на основе танка KB освоила тяжелую самоходную установку САУ-152, которая также успешно действовала на полях Курской битвы. Одновременно советские конструктора создавали и другие новые артиллерийские орудия и усовершенствовали уже имевшиеся системы. Если возникали проблемы с их выпуском — немедленно вмешивался Сталин. Приведу лишь один пример. Во второй половине апреля генерал A.M. Никитин на совещании в штабе ВВС поднял вопрос о том, что новая противотанковая авиабомба, изобретенная конструктором И.А Ларионовым, очень медленно внедряется на производстве. В этот же день, в полночь, генерала вызвали на заседание ГКО, где ему было предложено рассказать о новой противотанковой бомбе. Он доложил, что кумулятивная авиационная противотанковая бомба обладает большим поражающим действием, малым весом (1,5–2,5 кг) и небольшим габаритом, не требует больших затрат на изготовление.