Машинально скользнув взглядом, Гарольд вдруг увидел содержимое одной из этих огромных «гусениц», сложенных из контейнеров. Уровня доступа хватало — растяпы офицеры-логистики забыли закодировать.

Весь огромный контейнер был занят грузом «Универсальные контейнеры типа ER-23». Не каждый гражданский знал, что это такое. Но в сети эти сведения легко пробивались. Поэтому любой ушлый журналист мог устроить сенсацию.

Пустые пластиковые контейнеры для трупов. Гробы. Не для военных, для них используются специальные, более дорогие. Для гуманитарной миссии. То есть для гражданского населения.

Он снова вспомнил про муравьиный некрофорез. Нет тут никакой сенсации. Только трезвый расчет. Трупы будут. Куда же без них. И не все они даже попадут в контейнеры. Кто-то попадет в полевой крематорий, который тоже где-то ехал. Или в обычную траншею.

— Капитан Синохара, — пришло сообщение по служебной линии, а значит, его идентификация уже была произведена. — Приветствуем вас на территории базы «Норд-Поинт». Вы можете проезжать! Я встречу вас.

В этот момент поднялся шлагбаум, и машина сама поехала через КПП. Несколько десятков секунд заняли рутинные проверки и «просвечивание».

Прямо за воротами его уже ждали. Офицер в полевом камуфляже, а с ним несколько роботов. Синохара сразу вспомнил оставшегося на базе «Рамштайн» эфиопа военного полицейского по имени Хайле Бекеле. Но тот был куда светлее.

— Здравствуйте, капитан! — жизнерадостно произнес чернокожий в чине лейтенанта. — Проследуйте за мной, пожалуйста.

Афроамериканец? Но по его произношению Синохара сразу понял, что английский для него не родной язык, хоть он и старается. Да и черный цвет его был совсем не таким, как у американских негров. Более насыщенный, антрацитовый.

До штабного комплекса было недалеко — примерно триста метров, поэтому они пошли пешком. Заодно Гарольд собирался посмотреть базу.

Он давно такого ажиотажа не видел, поэтому задал несколько вопросов, хотя на брифинге должны были дать полные данные.

Задал и пожалел, потому что помимо ответов… на том уровне, на котором было разрешено, лейтенант начал рассказывать ему про свое детство в Африке.

— В Мексике просто ад. Я недавно оттуда. Меня списали. Наши передовые силы там сильно потрепали. Постоянные обстрелы, мины, снайперы на каждом чердаке. Гребанный Вьетнам. В Южной Америке еще хуже, дальше пятидесяти километров от границы и портов пока не продвинулись. В верхах решили приостановить наступление и пустить вперед киборгов, — он имел в виду роботов. — Знаете, сэр. Это не первая моя война. Я на войне с детства. Когда я впервые приехал сюда… вернее, не сюда, а во Францию… из Конго… я думал, что умер и попал в рай. У нас в стране шла гражданская война. Лет пятьдесят. Или сто. Она и до сих про идет. Воевали все со всеми, но особенно племена мбоши и лали. Я был из первого. Так вот, когда я приехал в Европу, было так непривычно, что вначале казалось, что я попал в страну духов. У нас надо было каждую секунду быть начеку, чтоб не убили, не ограбили и не изнасиловали. А там не стреляют, воды вдоволь, еды тоже — на любой вкус, улицы моют с шампунем. Жили мы в специальном лагере. Но даже он нам казался хоромами. Нам назначили пособие, дали «трансляторы», записали на курсы. Потом выпустили в город. Дали вид на жительство. Гражданство я получил только через пять лет. Какие-то злые люди с плакатами приходили к нам под окна и угрожали, призывали убираться к себе в Африку. Но после резни с лали, угрозы сытых белых, не нюхавших крови… просто смешно. В общем, я выбрался из этого дерьма. Не спутался с теми из наших, которые не хотели учиться, хотели воровать и бездельничать. Потом переехал в США, натурализовался. Вступил в Корпус. И теперь я хочу помогать бороться с врагами свободы. Надеюсь, что мы быстро наведем порядок. Чтоб меньше людей пострадало. Я ценю то общество, которое меня приютило. Я хорошо представляю себе, что такое геноцид и бардак. Надеюсь, поправлюсь и снова поеду туда…

«Достаточно! — хотел остановить его Синохара. — Я понимаю, что у тебя посттравматический синдром, боец. Но избавь меня от своего нытья и пафоса. Будь моя воля, я бы тебя комиссовал и отправил домой. Но ты здесь добровольно, потому что хочешь получать хорошую зарплату, даже без боевых доплат. Поэтому заткнись и не трахай мне мозги!».

Австралояпонец вспомнил слово музунгу — так называют белых в Восточной Африке. Вроде бы это значит «человек без кожи». И иногда с них действительно ее снимали, если речь шла об ООНовских солдатах или чиновниках.

— Понятно, сочувствую… — Гарольд вежливо кивал, но в его взгляде сквозило раздражение. Однако чернокожий этого словно не замечал и продолжал.

«Почему-то все думают, что я похож на жилетку, куда можно поплакаться».

— Пять лет назад я побывал дома… хотя мои родители и все братья умерли, а сестры уже выглядят как старухи. Зато племянников много. Ничего не изменилось. В чем-то даже стало хуже, потому что там, где раньше жили сто человек, сегодня живут двести. А воды больше не стало. И все деревья вырубили, даже кусты. Надеюсь, мы быстро раздавим этих ребелов, и предотвратим гуманитарную катастрофу. После Мексики есть много мест в мире, которыми надо заняться.

«Да кто тебе сказал, что я хочу твой бред выслушивать? Тоже мне, патриот планеты Земля», — подумал Гарольд. Но сдержался.

— А вот сын мой… он не такой. Снюхался с радикалами из «Меча Пророка». Говорит мне: зачем мы переехали сюда, в страну грязных неверных, которые ненавидят нас? Как было хорошо на родине… прародине всего человечества. Так и сказал. Смешно. Обычные подростковые проблемы… наложились на отторжение со стороны единичных белых мерзавцев и ксенофобов.

«А он знает много слов из лексикона психолога», — подумал Гарольд.

— Но главное, нашелся кто-то, кто ему лил в уши этот яд. В один из дней он просто уехал. Оставил 3Д-послание, что хочет воевать с неверными псами за свободу и царство истиной веры.

— Сочувствую, — сквозь зубы процедил австралояпонец, хотя сам подумал, что никакой жалости не чувствует. Каждый сам отвечает за ошибки в воспитании детей. А такие «детишки» с автоматами и гранатами лечатся только пулей в голову.

Он слышал подобные истории. Только про левых, а не религиозных фанатиков. Всяких сапатистов и чегеварианцев. Но поддерживать разговор не хотел. Его удивляло, почему вообще этого офицера не отправили принудительно в отпуск и не поместили под надзор.

Хотя надзор мог осуществляться негласно. Практика СПБ была ему известна. Но зачем ему этого подсунули?

Видимо, у чернокожего эмпатия была развита неплохо, и он почувствовал это отторжение, но не обиделся.

— Извини, дружище, если загрузил тебя, — на лице у него появилась виноватая улыбка. — Удачного дня. Полковник в тренировочном блоке, но вы можете подождать его в приемной.

— Спасибо, — чуть громче и резче, чем следовало, произнес Гарольд. — Я так и сделаю.

— А, капитан Синохара. Добро пожаловать на борт, — худощавый и высокий полковник сухопутных войск Эдвардс приветствовал его, сидя за своим столом. То, что его вопросом занимается лично заместитель командира базы, Гарольду должно было льстить.