могут вырабатываться усилием воли, но тут необходимы особые условия. Интроверсия, если можно так выразиться, является преимущественно «восточной» чертой, постоянной коллективной установкой, а экстраверсию можно назвать «стилем» Запада. На Западе интроверсия воспринимается как аномальное, болезненное и вообще недопустимое явление. Фрейд отождествляет ее с аутоэротическим складом ума. Его негативное отношение к интровертам разделяет национал-социалистическая философия современной (1939) Германии, обвиняющая интроверсию в подрыве чувства солидарности. С другой стороны, на Востоке заботливо лелеемая нами экстраверсия признается за обольщение чувственным, за существование в сансаре[764], как подлинная суть цепей ниданы[765], наивысшим проявлением которой служит бездна человеческих страданий[766]. Всякий, кто на практике сталкивался со взаимным смещением ценностей интроверта и экстраверта, без труда постигнет суть эмоционального конфликта между восточной и западной точками зрения. Ожесточенный спор об «универсалиях», ведущийся со времен Платона, станет поучительным примером для тех, кто знаком с историей европейской философии. Не стану вдаваться во все подробности конфликта между интроверсией и экстраверсией, упомяну лишь о религиозной стороне этого противостояния. Христианский Запад считает человека полностью зависимым от милости Всевышнего — или, по крайней мере, от церкви как единственного земного средства спасения, одобренного Божеством. Напротив, Восток упорно настаивает на том, что человек сам добивается самосовершенствования, потому что на Востоке верят в «самоспасение».

771 Религиозная точка зрения всегда выражает и формулирует сущностную психологическую установку с ее специфическими предубеждениями, свойственными даже людям, забывшим религию отцов или вовсе о ней не слыхавших. В психологическом отношении Запад, несмотря ни на что, насквозь пропитан христианством. Тертуллианово «anima naturaliter Christiana» («душа по природе христианка») верно для Запада, но не в религиозном, как считал мыслитель, а в психологическом смысле. Благодать исходит отовсюду, но непременно извне. Любой другой взгляд будет откровенной ересью. Потому-то становится ясно, отчего душа человека страдает от различных ощущений неполноценности. Всякий, кто отважится проводить связь между психикой и представлением о Боге, будет тотчас обвинен в психологизме или заподозрен в нездоровом мистицизме. Восток же, напротив, терпимо и сострадательно относится к тем «низшим» духовным ступеням, на которых человек, в полном неведении кармы, озабочен греховностью или терзает свое воображение верой в могущественных божеств, которые, загляни он поглубже, оказались бы всего-навсего пеленой иллюзий, сотканной его собственным непросветленным умом. Важнейшей на свете оказывается психика: это всепроникающее Дыхание, сущность Будды, самый ум Будды, Единое, дхармакайя[767]. Все живое проистекает из нее, и все множество форм вновь в ней растворяется. Это фундаментальная психологическая предпосылка, которая пронизывает природу восточного человека, определяя все его мысли, ощущения и поступки, к какой бы вере он себя ни причислял.

772 В свою очередь, западный человек — христианин, к какому бы вероисповеданию он ни принадлежал. В глубине души он чувствует, что человек так мал, что почти ничтожен; кроме того, как говорит Кьеркегор, «перед Богом человек всегда неправ»[768]. Своим страхом, покаянием, обетами, покорностью, самоуничижением, благими делами и славословиями он пытается умилостивить эту великую силу, которой оказывается не он сам, a totaliter aliter, Всецело Иной — единственно реальный, совершенно безупречный и пребывающий вовне Бог[769]. Чуть изменив эту формулу и подставив вместо Бога другую силу, например мир или деньги, мы получим законченный портрет западного человека — прилежного, боязливого, смиренного, предприимчивого, алчного и неистового в погоне за благами мира сего: собственностью, здоровьем, знанием, техническим мастерством, общественным положением, политической властью, жизненным пространством и т. п. Каковы мотивы великих переселений народов нашего времени? Это попытки отнять деньги или собственность у других и обеспечить неприкосновенность собственного имущества. Ум занят главным образом изобретением подходящих «-измов» для сокрытия истинных мотивов или умножения добычи. Воздержусь от рассуждений о том, что было бы с восточным человеком, позабудь он об идеале Будды, поскольку не хочу придавать своей западной предубежденности столь неправедную форму. Но все же я не могу не задаться вопросом, возможно ли, более того, желательно ли для обеих сторон подражать установкам друг друга? Различия между ними столь велики, что для возможности такого подражания, не говоря уже о его желательности, не видно никаких разумных причин. Нельзя соединить огонь и воду. Духовный склад Востока отупляет западного человека, и наоборот. Нельзя быть добрым христианином и спасать себя самому, а также нельзя быть Буддой и поклоняться Богу. Лучше всего принять этот конфликт таким, каков он есть, ибо рационального решения тут не существует.

773 Западу самой судьбой было предопределено познакомиться со своеобразием восточного духовного склада. Бесполезно пытаться восставать против этой судьбы или пытаться наводить шаткие, иллюзорные мосты через зияющую пропасть. Вместо заучивания духовных приемов Востока наизусть, вместо подражания им совершенно в духе imitatio Christi и принятия навязанной установки, гораздо важнее выяснить, нет ли в нашем бессознательном интровертной склонности, подобной той, что стала руководящим духовным принципом Востока. Тогда мы смогли бы заняться строительством на нашей почве и нашими методами. Перенимая же такие предметы напрямую с Востока, мы тем самым просто потакаем своему западному стремлению к стяжательству, вновь убеждаясь в правиле, что «все благое приходит извне», откуда его следует добывать и перекачивать в наши пустые души[770]. На мой взгляд, мы действительно научимся чему-либо у Востока, когда поймем, что в психическом достаточно богатств, чтобы не занимать извне, и когда ощутим в себе способность развиваться изнутри — по воле Божьей или без нее. Однако мы не сможем пуститься в это дерзкое предприятие, не поняв прежде, как действовать без духовной гордыни и кощунственной самоуверенности. Восточная установка опровергает специфически христианские ценности, и ни к чему игнорировать данный факт. Если мы хотим, чтобы наша новая установка была подлинной, чтобы она опиралась на нашу собственную историю, нужно принимать ее при полном осознании христианских ценностей наряду с конфликтом между этими ценностями и интровертной установкой Востока. Нужно добираться до восточных ценностей изнутри, а не извне, искать их в себе, в своем бессознательном. Тогда мы обнаружим, сколь велик наш страх перед бессознательным и сколь сильно наше сопротивление. Из-за этого сопротивления мы сомневаемся именно в том, что кажется таким очевидным Востоку, а именно — в способности интровертированного ума к самоосвобождению.

774 Эта сторона ума практически неизвестна Западу, притом что она составляет важнейшую часть бессознательного. Многие отрицают существование бессознательного как таковое или утверждают, что оно состоит якобы лишь из влечений, либо из вытесненных и забытых содержаний, бывших ранее частью сознания. Мы вправе заявить, что восточному понятию «ума» соответствует, скорее, именно «бессознательное», а не «ум» в нашем понимании, который более или менее тождественен сознательности. Сознательность