– Так мы займемся тем, что намечали, – услышал я томный голос.

– Если я смогу, – признался я.

– Успокойся, расслабься, и ты сможешь все. Ты – отличный боец… – уже шептала женщина, поглаживая меня, – а дверь не запирай, так я быстрее и больше возбуждаюсь…

Я щупал пупырышки на женской коже, пытался разгладить их, и мне становилось все противнее. Произошло обыкновенное спаривание: без нежности, почти грубо, чисто механически. Мой маниакальный порыв задушить Анастасию прошел. Я теперь думал о том, как я оправдаюсь перед Леной.

Действительно, после этого случая Лена словно в воду канула. Лишь на третий день, когда я открыл своим ключом дверь ее квартиры, увидел в зале свет.

«Лена»! – радостно подумал я и тут только вспомнил, что сегодня мы собирались в театр.

«Черт, как это я забыл?» – я представил обиженное лицо женщины, и мне стало не по себе.

Я разделся и медленно побрел в зал, на ходу соображая, как бы загладить свою вину.

– Ну-у, – покачал я головой, увидев на Лене новое платье, – в нем ты просто сногсшибательна!

– Да, согласилась Лена. – К сожалению, тебе по вкусу другие платья. Оно тебе действительно нравится?

– Очень. А ты не простудишься в этом платье? В квартире холодновато. Лукашенко экономит нефть…

– Нет, не простужусь. К нему есть перчатки.

– Что ты говоришь! А где они? Я могу на них взглянуть? Покажи, пожалуйста.

– Пошли, они в спальне.

– В спальне? Как это мило!

Я осторожно направился вслед за Леной, стараясь предугадать, чем это может для меня закончиться. Она взяла с журнального столика белые перчатки.

– Видишь? – спросила. – Сейчас я их надену, чтобы не поранить руки, когда буду бить тебя!

И она действительно начала неторопливо надевать их, проделывая это с таким удовольствием, словно палач, безумно любящий свою работу.

– За что ты хочешь меня бить? Что я такого сделал? – я изобразил на своем лице недоумение.

– Ты уже успел опять переспать с ней, да? «И какой черт меня дернул рассказать ей про эту Анастасию!» – выругался я про себя. Как-то на днях я признался Лене, что видел Анастасию живой и невредимой. К моему удивлению, Лена поначалу не обратила на это внимания.

– С кем переспать? – я сделал вид, что ничего не понимаю.

– Я сейчас убью тебя?

– А где ты возьмешь пистолет, чтобы убить меня?

– Ты мне дашь, – невозмутимо и нагло ответила Лена.

– Но у меня его нет.

– Значит, вернешься на работу и принесешь мне. Заодно еще раз посмотришь на свою любимую Настю. Можешь даже полизаться с ней. Впрочем, ее уже там, конечно, давно нет. Как, впрочем, и дома. Ты думаешь, ты один у нее такой красавчик? Наивный! Не удивлюсь, если она окажется вообще какой-нибудь нимфоманкой, а? Она может кончать от вибрации в лифте, ты не знал? Кроме того, мне будет гадко, если ты принесешь мне какую-нибудь заразу.

Поняв намек, я приблизился к женщине, нежно обнял ее и тихо сказал:

– Послушай, я люблю только тебя, страшно люблю.

И Лена сразу же обмякла и прижалась к моей груди.

Золотой свет настольной лампы разлился по полу, а ему наперерез из-под кресел, из-под журнального столика бросились длинные тени; испуганные, слеповатые, они высунули свои ужасные фигуры, похожие на изуродованные трупы, из-за телевизора, из-за дивана, из-за старого самовара, из-за круглых часов на стене…

У женщин подобного рода все решается через секс. И правильно! Разве может быть что-нибудь лучше этого хмельного чувства невесомости и полного отсутствия в пространстве и времени, лучше этого полумрака, этих легких шагов и еле слышного шелеста туго натянутой на бедра юбки?

– Эй, соня! Это что, у тебя такой метод выпрашивания кусочка секса?

Я неохотно открыл глаза. Увидел прекрасные рыжеватые волосы, большие карие глаза и неожиданно для самого себя спросил:

– Слушай, Лена, зачем я тебе нужен?

– Почему ты так решил? А вдруг – не нужен? Ее груди тесно облегала белая блузка, они резко выступали под ней вытянутыми, заостренными полушариями, и я подсознательно, словно тонущий, который хватается за тонкую ветку посреди реки, потянулся к ним и начал ласкать, словно маленьких котят.

Она не оттолкнула меня, даже не промолвила ни слова, только груди – я почувствовал это – напряглись, казалось, даже потяжелели, соски еще больше обострились, будто маленькие котята почувствовали опасность и навострили ушки.

Вдруг Лена подалась вперед, обняла мою голову руками и поцеловала в мочку уха: раз, второй, третий…

…Тимур вернулся из Литвы, у него там не все получилось, и теперь мне надо ехать туда самому. Он весь в заботах. Под глазами мешки, руки мелко дрожат.

– Русские объявили, что они потеряли убитыми сорок четыре человека. Сто шестнадцать бойцов было ранено. Пятьдесят девять захвачены в плен. Подбиты и сожжены десятки единиц техники, несколько вертолетов… Наконец-то эта свинья, Ельцин, признается: убитых и раненых много. А вот из того, что власти обнародовать забыли, напомню – множество солдат на передовой обморозились, потому что были брошены в зимнюю кампанию без теплого белья, без обеспечения горячей пищи, без создания пунктов обогрева.

– Что в Литве говорят об этой войне? – спрашиваю я.

– Разное… Но в основном говорят об возрождении империи, готовятся к обороне. Разве не варварство, что второго января прямо на базар в Шали было совершено пять налетов? Десятки трупов – «точечное бомбометание» по скоплению народа. Когда в Сараево одна мина упала на базар, об этом закричал весь мир. Шали – маленький городок. Кто про него знает? Такие удары наносятся сейчас по всем предгорным селениям…

…В Минске уже нет желающих ехать за пару тысяч «зеленых» подставлять себя под бомбы. В Литве, в одном из киллерских центров мне надо заключать контракты. Я «делаю» паспорт и уезжаю на несколько дней туда.

Когда возвращаюсь, то заглянув в квартиру Лены, нахожу ее спящей перед включенным телевизором. Я тихонько подхожу к ней, беру с пола пульт дистанционного управления и переключаю телевизор на другой канал.

На лице тут же проснувшейся женщины застыло удивление, но вот она, что-то почувствовав, резко обернулась, и ее глаза заискрились радостью.

– Кто приехал! – закричала Лена, вскочила с дивана и бросилась мне на шею.

– Привет, крошка, я рад тебя видеть!

Я обнял ее и поцеловал.

– Но ты же говорил, что приедешь не раньше, чем через неделю.

– А ты что, не рада меня видеть? – я состроил обиженное лицо.

– Рада.

– А ну-ка, давай рассказывай, чем занималась в мое отсутствие?!