Голос Гвенды прервался. Однако воины и так все поняли. Теперь, даже прикажи Луи идти дальше, его вряд ли послушались бы. Горечь Лагского поля, безымянный ужас уничтоженных Лошадок, унижение отступления не позволяли пройти мимо еще и этой беды, оттолкнув судорожно цеплявшиеся за запыленные сапоги женские руки.

Действовали быстро и слаженно. Беременную Катрю с сынишкой оставили в лесу с вьючными лошадьми, при которых остались несколько человек из числа еще не вполне оправившихся раненых. Полсотни воинов засели у опушки, чтобы отсечь погоню, если таковая будет, а Гвенда с Ганкой, наскоро отерев слезы, вызвались провести два десятка арцийцев в село потайной тропой, по которой они и выскочили. Луи, как ему ни хотелось идти с передовым отрядом, стиснул зубы и остался с основными силами, которые должны были вломиться в Белый Мост, как только поднимется шум. Ноэль, нехорошо осклабившись, прошелся среди вояк, заметив, что ежели каждый сразу прикончит по одному ублюдку, силы сравняются. О втором вражеском отряде, находящемся в полувесе от села, старались не думать, хотя Луи на всякий случай отправил в ту сторону два десятка всадников посмышленее.

Солнце поднялось уже высоко, день обещал быть жарким. Высоко в небе проплывали горделивые облака, им не было дела до непотребства, творившегося внизу. Луи Арцийский махнул рукой, и отряд на рысях двинулся к околице, которая — редкостная удача — была отделена от открытого пространства узким, почти пересохшим ручьем, а по его берегам росли высокие кусты. Место прямо-таки идеальное для засады, если б орудующие в селе убийцы не были столь самоуверенны. Теперь же славный боярышник помогал не им, а отряду Луи, прикрывая его от случайного взгляда. Добравшись до ручейка, всадники остановились. Те, кому надлежало воспользоваться лазом Гвенды, спешились, привязали коней и один за другим исчезли в глубокой, заросшей перезрелой крапивой канаве. Обе селянки настаивали на своем личном участии, упирая на то, что они знают каждую улицу. Луи волевым решением отправил красотку-трактирщицу с пешим отрядом, а Ганку посадил на коня впереди себя. Конникам тоже не мешало знать, где какой тупик.

Ожидание показалось бесконечным, тем паче ветер доносил звуки, от которых руки сами тянулись к оружию. Наконец на дальнем конце взвилось пламя, почти сразу охватившее высохший тополь. Луи взвел курок, и полторы сотни конников обрушились на бездельничающих стражников, бестолково таращившихся на дым. В то же время затрещали выстрелы и в деревне. Арцийцы с легкостью необыкновенной смяли заставу и вихрем понеслись по улочкам, с размаху рубя ошалевших синяков. На все про все ушло не больше четверти оры, и Луи и его люди оказались полноправными хозяевами несчастного села.

Главари нападавших и их охрана, судя по всему, были люди с головой. Они не сопротивлялись, а при первых же выстрелах дунули из села, прорвавшись через начинающийся пожар. Луи не сомневался, что их целью был большой отряд, виденный вчера его людьми. Остальные оказались не столь счастливы. Из тех, кто стоял на южной околице, удрало человек двадцать, и еще с десяток бросили оружие. Те, кто орудовал внутри села, загружая фуры всем, что попадалось под руку, побросали мешки и бочки и попрятались по щелям.

Судя по тому, как и что творили эти крысы, село так и так было обречено. «Сборщики» трудились не покладая рук, но это все же был не тот ужас, который творили в Лошадках, а обычный грабеж с поджогами и убийствами. По крайней мере, Луи так считал, пока они не вырвались на площадь к иглецию.

Там, на ветвях старого каштана, вниз головой висело несколько человек, среди суконных селянских свит выделялось зеленое одеяние клирика. Двое повешенных еще подавали признаки жизни, и Луи с облегчением увидел, что ловкий, как белка, Хворый Жак прямо с коня сиганул на узловатую, толстую ветку и принялся возиться с веревками, не обращая внимания на продолжающийся бой. Толстый Арно, стоя на лошади, бережно принимал тела, к которым с земли тянулись руки. Затем Луи отвлекся на выстрелившего ему в спину из-за двери иглеция «сборщика» в белом плаще. Пуля просвистела над плечом принца, который мгновенно развернул коня и с разгона рубанул стрелявшего палашом. Больше, по крайней мере сейчас, на площади было нечего делать, и Луи, внутренне содрогаясь, вошел в храм.

Там никого не было, лучи света, пробивавшиеся через небольшие оконца, выхватывали лики великомучеников и заступников, в столбах света плясали пылинки, пахло воском, лилиями и чем-то особенным, свойственным только храмам. Луи немного задержался у иконы своего небесного покровителя, хотел было поставить свечку, да не успел, прибежал Ноэль. Солдаты нашли селян, запертых в длинном сарае, видимо служившем складом для проезжих негоциантов и мытарей. Луи подоспел, как раз когда плачущие люди начинали выходить, и поразился, что это сплошь молодые женщины и дети. Старух почти не было, а мужчин и вовсе не нашлось ни одного. Сотни полторы доведенных до животного состояния существ выползали из темного дверного проема, как из могилы. Кто-то заходился от плача, кого-то рвало, но большинство шло, как во сне, с трудом переставляя ноги.

Скоро отыскались и старики, и мужчины. Первые лежали в садике за иглецием. Их было много — во Фронтере люди жили, как правило, долго. Видимо, старые жизни ни для чего не годились, и стариков перебили сразу. А вот мужчин, как оказалось, загнали в подвал корчмы, откуда предварительно вывезли все запасы. Их после состоявшегося на площади «суда», признавшего Белый Мост виновным в грабеже и убийстве на тракте, должны были заклеймить и вывезти на каторжные работы в Тарские горы. Походная жаровня палача с раскаленными клеймами отыскалась тут же. В арсенале заплечных дел мастера были и хорошо заточенные, но на сей раз, к счастью, не окрашенные кровью белые рога, подтвердившие подозрения Луи на предмет происхождения орудовавших в селе мерзавцев. Правда, те, похоже, не собирались заниматься ритуальными убийствами. А просто грабили, убивали и насиловали. Луи, однако, было не до того, чтоб разбираться в намерениях палачей, а мелькнувшую было мысль вытеснило новое открытие. В той же «Белой Мальве», но в бывшем общем зале было заперто и десятка три девушек и женщин, которых покамест миновала судьба загнанных в сарай. Видимо, они должны были развлечь стражей, участвовавших в уничтожении села, однако роли переменились. Теперь уже уцелевшие сельчане с горящими от ненависти глазами рвались к пленным.

Пожар разгорался, а удравшие убийцы наверняка скоро вернутся с подмогой. Луи понимал, что на него свалилась забота о нескольких сотнях селян, однако лицо принца даже не дрогнуло. Так уже было на Лагском поле, когда на него словно бы что-то накатило, и он начал сухо и четко отдавать распоряжения, которые сразу же выполнялись.

Пленники (кроме троих — чтобы было, кому подтвердить или опровергнуть сказанное) были повешены на том же каштане, что и сельчане, мертвые снесены в иглеций, а рога с превеликой осторожностью воткнуты в кучу навоза, приготовленную для удобрения чьего-то ухоженного огорода. Сельчанам же было велено захватить с собой самое необходимое и собираться у ручья. Наиболее нерадивых и медлительных подгоняли воины. И все равно принц понимал, что они не успеют.

«Вот и все, Ваше Величество, — подумал он о себе в третьем лице, — тут скорее всего и будет твой последний и абсолютно бессмысленный бой, потому что, как только убьют тебя, прикончат и этих бедолаг, которым ты дал лишь небольшую отсрочку».