– Простите, вы хотите сказать, что я мог прочесть об этом в газетах? Но меня должна помнить стюардесса, буфетчица.

– Как только данный экипаж снова будет в Вашингтоне, я обещаю организовать встречу для выяснения. Вечерний самолет, увы, с другим экипажем. Сохранился ли у вас билет на рейс?

– К сожалению, нет. Его не выдали на руки.

– Вам не выдавали билета? Это странно…

– Я понимаю. У меня есть российский паспорт, вот.

Винокуров внимательно осмотрел паспорт, достал блокнот и перьевой «Паркер» и внимательно записал данные, а потом вернул паспорт Виктору.

– Мы сделаем запрос в Москву относительно вас на основании ваших документов. У вас есть в России родственники?

– К сожалению, родственников нет. Но меня знают в редакции «Губернского вестника» в Брянске… в Бежице.

– Где вы вчера вечером по вашингтонскому времени провели встречу с читателями? Это нам сообщили только что в ответной радиограмме по запросу данных о гражданине Еремине Викторе Сергеевиче.

– Постойте… как это… Это получается, что я аферист или сумасшедший?

– Ну полноте… Бывают разные ошибки и казусы. Знаете, каких только невероятных историй не приходилось видеть за время службы на дипломатическом поприще… Вы сейчас сильно нуждаетесь в средствах? Ну хотя бы на несколько дней, пока придет ответ?

– Нет, спасибо, на несколько дней у меня вполне хватит.

– Очень хорошо. Должен вас заверить, – продолжил Винокуров, обращаясь к Галлахеру, – что я сделаю все, что в моих полномочиях, для того чтобы содействовать вашей просьбе.

– Предлагаю обсудить ситуацию, – сказал Галлахер, когда они с Виктором оказались за оградой посольства, – а для этого проехать в парк, где нас не смогут подслушать. Вы удивлены тем, что произошло?

– Честно говоря, да.

– А я – нет. Более того, я уверен, что через несколько дней придет ответ, что паспорта с такими серией и номером никогда не выдавалось, что писатель Еремин либо жив-здоров и находится в Бежице, либо, что также не исключено, в эти дни скоропостижно скончался и погребен. Прошу вас… – И Борис распахнул перед Ереминым дверцу «плимута».

Парк с фонтанами и прудом был вполне приличным. Он вновь напомил Виктору что-то вроде образцового советского ЦПКиО, где катаются на лодках и сидят на деревянных скамеечках в тихих аллеях. Только вышки для парашютистов не хватало.

– Видите ли, Виктор, есть такой способ засылки агентов, о котором упоминает еще Сунь-Цзы в «Искусстве войны». Агенту, чаще всего непрофессиональному или малоценному, дают заведомую дезинформацию, засылают в другую страну и там организуют его провал, причем так, чтобы он понял, что родное государство его сдало с потрохами. Тогда он считает морально допустимым пойти на сотрудничество с контрразведкой – его же самого предали, значит, и он считает себя вправе предать тех, кто предал его, – и рассказывает все, что знает, то есть дезинформацию. То, что сейчас произошло, этот способ напоминает. Вас государство бросило, бросило примитивно, но вы не профессионал и не разберетесь. В вас будет говорить обида за то, что вас предали.

– То есть вы хотите сказать, что я российский агент внешней разведки и меня начинили дезинформацией?

– Нет. Но с вами так поступили. Знаете почему? Давайте присядем на скамейку, так удобнее говорить.

Джейн и Сэллинджер прогуливались поблизости. Впрочем, Виктор подозревал, что в месте, куда привез его Борис, было натыкано и других агентов Ю-Эс-Эс. Непонятна была лишь накладка с Лонгом: то ли это была клоунада (если да, то зачем?), то ли Лонга кто-то накрутил против бомбы (если да, то кто и опять-таки зачем?). Но то, что Лонг согласился, успокаивало. Если, конечно, это не блеф.

– Понимаете, Виктор, – продолжал Галлахер, – за всей этой игрой стоит начальник канцелярии его величества господин Джугашвили, он же бывший большевик Сталин. По нашим агентурным данным, этот человек отличается маниакальной подозрительностью. Он никому не верит при дворе и устраивает интриги одну за другой, устраняя со своего пути соперников. Вам он тоже не поверил. Не пытайтесь понять почему – не поверил, и все. Поэтому он организует заброску вас сюда и здесь оставляет. Судите сами, какой смысл был ему упускать такого ценного человека? Это же безумие. Тем более что человек, которого раскрыли, как наивного дезинформатора, никому не нужен, его обычно ликвидируют. Вы понимаете? Вас послали на смерть.

– То есть бомба – это попытка дезинформации Лонга? И ее делать не будут?

– Бомбу делать будут. Во-первых, мы считаем, что ваша история, несмотря на ее бредовую фантастичность, не легенда, а неизученный феномен. Первый феномен появился в Германии во время Первой мировой. Благодаря информации от него Лонгу спасли жизнь, что и напомнил после вашего ухода из его кабинета Даллес. Во-вторых, Джугашвили все правильно рассчитал. Вы знаете историю о том, что его якобы в молодости завербовала царская охранка?

– Слышал.

– Это вранье. Его завербовала военная разведка. У Джугашвили наследственные черты разведчика. Его настоящий отец не сапожник Виссарион. На самом деле он внебрачный сын русского агента военной разведки Пржевальского, собиравшего стратегическую информацию под видом научных путешествий. Вы можете сами убедиться в их сходстве, сличив портреты.

«Ну, это мы уже в Википедии читали. Анализ хромосом, говорят, не подтверждает. Впрочем, какие в тридцать восьмом хромосомы? Тут в это как раз и поверят».

– Так вот, расклад такой, что Америке нужно сверхоружие раньше, чем у соперников. США – страна эмигрантов. В России будут воевать за землю русскую, в Германии за Фатерлянд, во Франции – за благоухание отечества, а здесь люди собрались только для хорошей жизни. Нация еще только начинает складываться. Если у нас не будут самые большие военные мускулы, эта страна погрузится в панику и хаос при виде противника, который сильнее. А Джугашвили, даже если он не верит в бомбу, нужна не только бомба. Он с помощью угрозы этой бомбы рассчитывает, что немцы построят ему все. Он не доверяет своим ученым, своим инженерам, своим военным, он видит в них потенциальную русскую лень и безалаберность и хочет, чтобы ему всю страну построили немцы из страха перед нашей бомбой. Вы же наверняка столкнулись с этим в России.

– Допустим. Что же вы предлагаете?

– Вы сказали это так, будто я вам сейчас предложу шпионить в пользу Америки или выступить по радио с грязными измышлениями про царскую семью. Нет, вам, как многим вынужденным иммигрантам, надо в первую очередь пережевать сложившуюся ситуацию, отвлечься. Давайте съездим, например, к Зворыкину? Вы же навряд ли в вашей реальности были лично знакомы с отцом телевидения. Ему тоже будет интересно побеседовать с вами. Заодно можете заикнуться и о службе в фирме Ар-Си-Эй – ведь дальше надо как-то жить, иметь какие-то доходы, верно?

– Спасибо. Вы знаете, я, кажется, созрел для вашего разговора о моей карьере.