– У меня трое детей, и катер…

– Если останусь жив, верну. Если же нет… тогда, не исключено, ни тебе, ни твоим детям ничего уже не понадобится.

– Что ты хочешь сказать?

– Природа не терпит пустоты. Если здесь нет ваших, лезут наши. Понятно?

– Но… как? Проходы закрыты…

– В механике этого дела я понимаю еще меньше тебя. Так будет катер?

– Да. В десять, под парами, у Театрального… Жратву брать?

– Конечно. Жратву, воду…

На первые следы он наткнулся весьма далеко от нужного ему дома. Небольшие, аккуратные, с почти не смазанной пяткой: легкая походка… женщина? Очень похоже… Но они могли быть оставлены как минуту назад, так и в позапрошлом году.

И даже раньше…

Там, рядом с домиком Олив и Светланы, он нашел следы мистера Бэдфорда – а им куда больше десяти лет. Правда, они чуть оплыли: после разрушения большого прохода и сюда долетела новая пыль.

Глеб огляделся внимательнее. Но никаких признаков человека больше не было видно. И он продолжил свое движение: поступательное, медленное, осторожное.

Последние годы он не так уж часто уходил в пыльный мир. Оттого, наверное, острее восприняты им были перемены.

Здесь стало ощутимо холоднее. Холод исходил сверху, стекая с какой-то невидимой, прозрачной, мнимой льдины. Все время тянуло передернуть плечами.

И – еще выше поднялся горизонт. Раньше лишь у моря видно было, как загибается далеко и плавно вверх его поверхность. Теперь же – и в городе, среди стен, за которыми никто никогда не жил, видно было, что мир шарообразен и пол. Даже улица в отдалении казалась идущей чуть в гору.

Льдины расходились. Пройдет еще несколько лет – и горизонт пыльного мира поднимется высоко, еще выше – и сомкнется где-то в зените. И это будет означать, что уже никогда и никаким способом не удастся перепрыгнуть из одного мира в другой. А сейчас – пожалуй, еще можно. Вот еле теплится дверь подъезда. Если войти и продраться через узкий, невероятно захламленный бесконечный коридор – то выйдешь в теневом Магадане…

А самое смешное, подумал Глеб, что вот этого всего, что я сейчас вижу, слышу, осязаю – этого ничего нет. Есть нечто другое, но органы чувств меня надежно обманывают. И не исключено, что я так никогда и не узнаю, как же теневой мир выглядит на самом деле…

Попробовать здесь?.. Глеб вошел во внутренний дворик четырехэтажного каменного здания, по захламленной лестнице поднялся на самый верх. Из окна, в котором не хватало половины стекол, дом лорда был виден четко, как на раскрытой ладони.

Особенно в оптический прицел…

За два часа наблюдения Глеб засек четверых стражей.

Потом он увидел, как их меняли. Черная женщина привела смену откуда-то слева, со стороны нижнего города. Отстоявшие свое часовые ушли за ней гуськом, ступая след в след. Глеб выждал еще двадцать минут, потом навинтил глушитель на ствол винтовки и взял на прицел первого из стражей, занявшего позицию в башенке на крыше…

Форму полицейского для Завитульки еле подобрали, да и то вместо желтых уставных сапог пришлось оставить прежние, матросские. Но на это, решил он, просто никто не успеет обратить внимание. «Сэберт» в потертой кобуре болтался на животе лишь как необходимый аксессуар, для дела у него были две пятнадцатизарядные «беретты» девяносто второй модели, засунутые сзади под ремень и прикрытые для невидимости плащом. Он знал, что вмешаться он должен будет лишь в том случае, если произойдет что-то чрезвычайное и непредвиденное. Резерв третьей очереди… Как ни странно, он был абсолютно и спокойно уверен в том, что непредвиденное произойдет и что его участие в деле непременно состоится.

Проход оказался в здании городской почты – если за двенадцать лет в памяти ничто не сдвинулось… Именно сюда, к длинному дому с галереей на втором этаже, привела Глеба цепочка следов. Или это не почта? А, какая разница… Он в трех местах присыпал фундамент кокаином и поднес спичку…

Z

Когда замок мягко клацнул: раз-и-два, – сердце ее ахнуло и заметалось. Входил кто-то чужой… Но нет же, это был Дэнни, только – в какой-то нелепой рыжей куртке и вязаной рыбацкой шапочке до бровей.

Палец к губам.

Слушаюсь и повинуюсь…

Дверь заперта. Дэнни шумно разделся, двинул стул, пнул в угол сапоги. Повалился на кровать. Потом по-кошачьи беззвучно встал. Сдернул покрывало, поманил Светлану. Сел на пол под вешалкой, показал ей – садись рядом. Она села, и Дэнни накрыл покрывалом ее и себя.

– Корабль с Браво вошел в порт около полудня, – прошептал он. – Но прибыл ли на нем царь – неизвестно. Как оказалось, никто из наших не знает его в лицо. Несколько человек с корабля обосновались в вашем доме. От них уже получен сигнал, что они готовы приступить к переговорам. Видимо, сами переговоры начнутся около полуночи. Они должны происходить не здесь, а в порту. Около десяти часов большинство наших туда отправится – занять позиции. Вскоре после этого в доме начнется пожар. Пользуясь этим, мы заберем мальчика. У Театрального причала нас будет ждать катер. В одиннадцать мы должны быть на его борту. Запомните: у Театрального. Пароль: «Черный тигр». Это на случай, если я… задержусь. Понятно?

– Да… Дэнни, а может быть… подождать, пока Глеб?..

– Они готовят ему ловушку. Мальчик – даже не наживка, а пружина. Надо выхватить эту пружину до того, как зверь приблизится.

Он почувствовал, что все не так, еще не перешагнув порог. Это было… проще сказать, чем это не было. Это не было чувством опасности. Это не было тем нематериальным теплом/холодом, которое исходит от проходов. Это не было жестким и строгим сосредоточением, которое приходило к нему в момент начала боя – вне зависимости от того, бился ли он сам или командовал, посылая в бой других. Но все-таки что-то из давнего это напоминало… какое-то бессильное томление, вязкая слабость… что-то подобное было, когда ранили во второй раз, под Новожиловым, в бедро. Хотя – нет. Похоже, но – иначе, иначе…

Он вошел. Пыли почти не было, ее вымели. Широкий холл с двумя колоннами, широкая лестница прямо, двери по сторонам от лестницы. Ковер на полу – как войлочный. Протоптанные по нему дорожки. Да, они поднимались здесь: один на башенку, второй – на балкон. Там и лежат… То чувство, которое он никак не мог определить и понять, становилось все сильнее. Почему-то вспомнились похороны Алика. Шел дождь.

Прерывистый шорох вверху? После уничтожения большого прохода пыльный мир перестал быть безмолвным: откуда-то приходили звуки, неясные по природе и часто ни на что не похожие. Будто медленно отдирали присохший бинт.

Льдины расходятся…

Нет, не звуки. Звуки были, но не вызывали никаких чувств.

Он поднялся на второй этаж. Здесь когда-то жила Светлана. Наверное, вот за этой дверью. Или за этой. Двери были сорваны с петель, вмяты внутрь комнат. Будто кто-то огромный и страшно сильный прошел по коридору, взмахивая хвостом с пушечным ядром вместо кисточки на конце… Глеб испытал сильнейшее желание перейти здесь, в ее комнатах… вдруг там остались какие-то милые безделушки… но – почему-то, без объяснения, отказался от этой мысли.