Норки тоже кое-что знали об охоте. Фредди сам рассказал им об этом неприличном обычае людей, но подчеркнул, что им нечего беспокоиться, раз охотники все равно никогда не заходят в лес. Психо несколько раз перепроверил эти сведения, допрашивая пленных кроликов, и убедился в их правдивости. После непродолжительного размышления Макси решил, что феномен сей заслуживает всего-навсего настороженного отношения со стороны норок, поскольку было очень непохоже, чтобы люди собирались когда-либо охотиться поблизости от Плато. Теми же соображениями была вызвана и нерешительность норочьего дозорного, который поздно поднялся на Плато, чтобы поднять тревогу. Пока он разобрался что к чему, пока разбудил Макси, охота уже ломилась сквозь заросли у подножия Плато.

Макси ринулся в нору Меги.

— Они идут сюда! — крикнул он. — Что делать?

С первого взгляда Мега понял: предпринимать что-либо уже поздно. Выскочившие из своих логовищ норки пребывали в совершенной панике и не слушали никаких команд. Мега все-таки приказал норкам собраться вокруг него, а Макси бросился к склону, надеясь, что у них еще есть возможность разбежаться по укрытиям. Но как только Макси увидел Фредди уже на полпути к краю Плато, он склонился перед неизбежностью того, что вот-вот произойдет.

Мега продолжал кричать, в надежде собрать хотя бы маленькую боевую группу, но его приказы почти не возымели действия. Вокруг него собрались только вымуштрованные Макси норковороты, в то время как остальные продолжали бестолково метаться по Плато.

Над краем Плато показалась фигура Фредди.

— Подлый предатель! — только и успел прошипеть Мега, прежде чем лис с поразительной ловкостью проскользнул между норками. За ним по пятам гнались несколько самых резвых гончих.

Но, несмотря на хаос, норки не подвели ни своего Вождя, ни Фредди: все до одной бросились на врага.

Гончие, вынужденные подниматься по крутому склону, одна за другой переваливали через край Плато и в растерянности тормозили передними лапами, столкнувшись нос к носу с многочисленными и весьма воинственно настроенными зверьками, которые преграждали им путь. Их лис уже исчез за кромкой обрывистого берега, и собаки растерялись. Им еще никогда не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией, а люди, которые могли бы подсказать, как себя вести, были еще далеко внизу. Пока гончие переминались с лапы на лапу и трясли головами, норки перехватили инициативу и бросились на них, яростно вопя. Маленькие, юркие, стремительные, они норовили вцепиться в горло врага, и воздух наполнился криками удивления и боли, пока собаки тщетно пытались стряхнуть с себя шоколадно-коричневых бестий. Ведь лисы никогда не сопротивлялись! Свора распалась, и каждая гончая оказалась вынужденной в одиночку защищаться от нескольких решительно настроенных врагов.

Филин, наблюдавший сверху за ходом сражения, не мог не восхититься тем, как точно Фредди все рассчитал. Никто не усомнился бы в отваге норок. Победный лай своры, уже настигавшей свою загнанную жертву, сменился визгом ужаса и боли. Некоторые псы были уже повергнуты и, истекая кровью, отчаянно трепыхались в траве, в то время как повисшие на них норки продолжали удерживать врагов мертвой хваткой. Другие, утратив все свое самообладание и мужество, бестолково бегали по кругу, не в силах сосредоточиться. Третьи, поджав хвосты и раздирая шкуры о колючки и кустарники, с жалобным визгом катились вниз по склону, и одну из них — к удивлению и восторгу Филина — даже преследовала какая-то бесстрашная норка.

Однако не все гончие растерялись. В дальнем углу Плато три пса окружили одну норку и перебрасывали ее друг другу, на лету хватая маленькое тельце широко раскрытыми зубастыми пастями. Слушая крики несчастной, Филин содрогнулся. Вот какой могла бы быть судьба Фредди, если бы он допустил ошибку.

К этому времени люди верхом на своих огромных лошадях уже приблизились к Плато. По полю они скакали тесной группой, но теперь, вынужденные сначала перескакивать через изгороди, а потом петлять между деревьями, они выстроились длинной рваной цепочкой,

и Филин понял, почему охота никогда не заходила в лес раньше. Лошади были слишком большими и неповоротливыми, чтобы двигаться по тропинкам, проложенным маленькими лесными существами, и он хорошо слышал, как бранились всадники, пытаясь отвести в сторону низкие ветви деревьев, грозившие выбить их из седла. Оказавшись на сравнительно свободном пространстве склона, кавалькада снова увеличила скорость, и сдавленные проклятья сменились азартными криками, которыми всадники понукали лошадей. Кони наддали и в несколько прыжков вынесли своих хозяев на Плато — только для того, чтобы растерянно заплясать на месте, оказавшись в самой гуще кипевшего здесь сражения.

Норки отреагировали на появление нового врага с удивительной быстротой, обратив все свое внимание на лошадиные ноги. Перепуганные животные жалобно ржали, вращали глазами, лягались и били передними ногами, а всадники, перегнувшись с седла, отчаянно орудовали хлыстами, но норки были слишком малы и увертливы. Они легко отскакивали от страшных ударов, потом снова бросались вперед, чтобы вонзить зубы в уязвимую бабку или щетку, и снова отпрыгивали, словно легкие осенние листья, несомые ураганным порывистым ветром. Тем временем всадников на Плато прибывало, и вскоре лошади стали налетать друг на друга, все сильнее и сильнее впадая в панику. В конце концов несколько лошадей упали, и норки получили возможность непосредственно атаковать своих главных врагов — спешившихся людей.

По всему Плато — среди воющих от ужаса собак и кружащихся волчком брыкающихся лошадей — люди отчаянно сражались с норками. Одни с трудом поднимались с земли, куда их сбросили напуганные кони, другие старались удержаться на ногах, отмахиваясь от многочисленных врагов, атаковавших их сразу с нескольких сторон, и в какое-то мгновение Филину даже показалось, что люди вот-вот дрогнут и побегут, но тут он услышал пение охотничьего рога, и люди — пешие и те, кто удержался в седле, — встав тесной группой, спина к спине, организовали круговую оборону, сквозь которую норкам уже не удавалось пробиться. Прошло еще немного времени, и понемногу люди начали теснить своих врагов.

Норки как будто поняли, что людей им не одолеть, и попятились, словно увлекая их за собой. Поверив в успех, люди стали развивать наступление, и их строй нарушился. Три всадника чуть-чуть разделились, и норки, атакуя ноги лошадей, заставили их попятиться, благодаря чему всадники оказались отрезаны от пешей группы.

Филин как зачарованный следил за развитием событий. Обезумевшие от ужаса кони вставали на дыбы, били передними копытами и неудержимо увлекали к обрыву своих бессильных что-либо предпринять всадников.

Оказавшись на краю обрыва, лошади встали на дыбы, с трудом балансируя и упираясь ногами в осыпающуюся под копытами землю. Неожиданно пласт земли подался, и все три всадника полетели с обрыва вниз.

Первый конь задел спиной о ствол ясеня и отлетел в сторону, выбросив всадника из седла. Подняв кучу брызг, он с тошнотворным тупым стуком ударился о камни на мелководье и затих; голова его, повернувшись под неестественным углом к шее, оказалась на берегу, а тело — в воде. Две другие лошади попали на глубокое место. Потеряв своих всадников еще в воздухе, они забарахтались в воде среди скользких, покрытых тиной веток ясеня. Чувствуя их зловещее прикосновение к животам, лошади забились отчаяннее, вращая безумными глазами и вытягивая шеи. Филину было хорошо видно, что повод одной из них безнадежно запутался и зацепился за ветки. Когда другая лошадь, кое-как вырвавшись, медленно поплыла к берегу, это только усилило панику ее товарки. Она как будто поняла, что ее бросили на произвол судьбы, но чем сильнее она билась, тем сильнее запутывался повод и тем быстрее оставляли ее силы. Оскалив зубы и сверкнув белками выпученных глаз, лошадь в последний раз дернула головой и с жалобным ржанием исчезла под водой, как будто кто-то потянул ее снизу.