Последователей Монтана называли монтанистами, а также фригийцами, катафригийцами (по названию провинции, откуда пошло движение), пепузианами, прискилланитами (от имени Прискиллы, не путать с присциллианами IV века). Сами они называли себя духовными христианами (πνευματικοί), в отличие от физических или плотских христиан (ψυχικοί).

Епископы и синоды Малой Азии, хоть и не единогласно, объявили новое пророчество бесовским делом, применяли к монтанистам экзорцизм и отлучили их от церковного общения. Все согласились с тем, что явление это сверхъестественное (естественное объяснение подобных психологических явлений тогда было неизвестно) и приписать его можно либо Богу, либо Его великому противнику. Движимые предрассудками и коварством, оппоненты Монтана и двух его пророчиц стали выдвигать против них неоправданные обвинения в безнравственности, безумии и подстрекательствах к самоубийству, которым окружающие охотно верили. Епифаний и Иоанн Дамаскин рассказывают абсурдную историю о том, что частью мистического поклонения монтанистов было принесение в жертву младенцев и что они пекли хлеб на крови убитых детей[800].

Среди литературных противников монтанизма на Востоке можно упомянуть Клавдия Аполинария из Иераполя, Мильтиада, Аполлония, Серапиона Антиохийского и Климента Александрийского.

Римская церковь в период епископства Элевтера (177 — 190) или Виктора (190 — 202) после некоторых колебаний также выступила против новых пророков под давлением пресвитера Гая и исповедника Праксея из Асии, которые, как саркастически замечает Тертуллиан, оказали римскому дьяволу двойную услугу, изгнав Святого Духа и распяв Бога Отца, то есть уничтожив пророчество и введя ересь (патрипассианство). Но выступления Ипполита против Зеферина и Каллиста, равно как более поздний раскол Новациана, показывают, что дисциплинарный ригоризм монтанистов находил в Риме энергичных защитников и после середины III века.

Христиане Галлии, страдавшие тогда от жестоких гонений, встали на позиции примирения, симпатизируя по крайней мере моральной искренности, готовности к мученичеству и хилиастическим надеждам монтанистов. Они послали своего пресвитера (позже ставшего епископом) Иринея в Рим к Элевтеру, чтобы ходатайствовать за них. Эта миссия, по–видимому, побудила Элевтера или его преемника составить послания примирения, которые потом были отозваны. Так решилась судьба монтанистов[801].

В Северной Африке монтанистов приняли с чрезвычайной симпатией, так как пунический национальный характер естественно тяготел к мрачности и религиозной жесткости[802]. Две из самых выдающихся мучениц, Перпетуя и Фелицитата, склонялись к монтанизму и приняли героическую смерть в Карфагене во время гонений Септимия Севера (203).

Величайшим приверженцем монтанизма стал одаренный и пылкий, но эксцентричный и склонный к ригоризму Тертуллиан. В 201 или 202 г. он из симпатии к аскетизму стал самым энергичным и влиятельным защитником монтанизма, придав этому туманному восприятию действительности вид некой философии. Однако формально он не отходил от католической церкви, учение которой защищал, борясь с еретиками. В любом случае, он не был отлучен, и его ортодоксальные произведения всегда очень высоко ценились. Он — единственный богослов в этом раскольническом движении, которое возникло в чисто практических целях, и наши знания об этом движении основаны преимущественно на сведениях из его трудов. Благодаря ему принципы монтанизма во многом повлияли на католическую церковь, причем не только в Северной Африке, но также в Испании, что можно видеть из строгих постановлений Эльвирского собора 306 г. Необычно, что Киприан, сторонник «высокой церкви» и ненавидящий расколы, ежедневно читавший Тертуллиана, не упоминает о монтанизме. Августин рассказывает, что Тертуллиан оставил монтанистов и основал новую секту, которая была названа в его честь, но в конце концов благодаря посредничеству Августина примирилась с католической общиной Карфагена[803].

Как отдельная секта, монтанисты, или тертуллиане (так их называли в Африке), просуществовали до VI века. Во время Епифания секта имела множество приверженцев во Фригии, Галатии, Каппадокии, Киликии и Константинополе. Преемники Константина, вплоть до Юстиниана (530), неоднократно выпускали законы против них. В постановлениях синодов по поводу действенности монтанистского крещения нет последовательности[804].

I. В вероучении монтанизм по всем основным вопросам соглашался с католической церковью и очень твердо придерживался традиционных правил веры[805]. Тертуллиан, по стандартам своего века, был полностью ортодоксом. Он выступал против крещения младенцев, так как предполагал, что смертные грехи, совершенные после крещения, не могут быть прощены, однако крещение младенцев еще не было католической догмой, оно оставлялось на усмотрение родителей. Тертуллиан внес вклад в развитие ортодоксального учения о Троице, выступая против патрипассиан и утверждая различие ипостасей Бога и значение Святого Духа. Монтанизм основывался не на иудаизме, как евионизм, и не на язычестве, как гностицизм, но на христианстве; его заблуждения заключались лишь в нездоровом преувеличении христианских идей и требований. Тертуллиан говорит, что действие Параклета заключается только в преображении дисциплины, в более глубоком понимании Писания и в устремлении к высшему совершенству, ибо у него та же вера, тот же Бог, тот же Христос и те же таинства, что и у католиков. Секта решительно боролась с гностической ересью и была противоположна этой системе. Она помещала христианскую веру в основном в контекст практической жизни, а не в область теоретических спекуляций и ждала установления царства Божьего на этой земле (хотя и при наступлении тысячелетнего царства), не перенося его в абстрактный идеальный мир. Но у этих двух систем, как всегда случается с крайностями, были точки соприкосновения — например, общий антагонизм по отношению к текущему миропорядку и разграничение между духовной и физической церковью.