Томас ослабил тетиву, дав луку выпрямиться. Некоторые лучники предпочитали вообще никогда не снимать тетивы, так что их луки в результате приобретали постоянный изгиб. Это говорило о том, что владелец лука все время им пользуется, а значит, является настоящим воякой, но Томас знал, что согнувшийся от непрерывного напряжения лук теряет часть своей упругости и убойной силы, а потому при любой возможности давал ему распрямиться, отцепив тетиву с одного конца. Это помогало также подольше сохранить тетиву, ведь как бы точно ни была она подобрана по длине, но со временем обязательно растягивалась. Однако хорошая тетива из пропитанной клеем конопляной пеньки могла прослужить около года, особенно если держать ее сухой и не подвергать постоянному напряжению. Как и многие лучники, Томас любил усилить свою тетиву женскими волосами, потому что это повышало ее упругость и не позволяло ей со щелчком лопнуть в самый разгар боя. Это – и еще молитвы, обращенные к святому Себастьяну. Томас отцепил один конец тетивы, присел на траву и принялся, доставая из мешка стрелы, вертеть их в руках, что позволяло обнаружить малейшее искривление древка.

– Эти ублюдки еще вернутся! – выкрикивал шагавший вдоль строя человек с вышитым на груди серебряным полумесяцем, который сейчас был наполовину залит кровью. – Вы хорошо поработали, но они вернутся!

Один лучник сплюнул, другой непроизвольно погладил свой лук. Томас подумал, что если он сейчас приляжет, то наверняка уснет. Юноша был не прочь вздремнуть, но его преследовал нелепый страх. А ну как шотландцы пойдут в атаку? Вдруг лучники отступят, оставив его спящим, а враги найдут, да так, спящим, и прикончат!

Правда, шотландцы пока в атаку не рвались: как и англичане, они устроили себе передышку. Кто стоял, пытаясь отдышаться, кто валялся на траве, многие толпились вокруг бочонков с водой или элем. Большие барабаны молчали, но Томас слышал скрежет стали о камень: люди точили затупившиеся в стычке клинки. Ни с той, ни с другой стороны больше не звучало никаких оскорблений, и шотландцы, и англичане поглядывали на противников со злобной настороженностью. Священники, преклонив колени рядом с умирающими, отпускали тем грехи и молились за упокоение их душ. Голосили женщины, потерявшие своих мужей или сыновей. Правое английское крыло, поредевшее после яростной атаки шотландцев, вернулось к позиции, с которой его оттеснили, и теперь десятки убитых и умирающих оказались позади него. Павших и брошенных при поспешном отступлении шотландцев раздевали и обыскивали: двое англичан повздорили из-за горстки потускневших монет. Два монаха носили воду раненым. Маленький ребенок играл сломанными кольцами кольчуги, в то время как его мать пыталась снять сломанное забрало с алебарды, прикинув, что, если укоротить древко, из этой штуковины получится хороший топор. Шотландец, сочтенный мертвым, неожиданно застонал, перевернулся, и ратник, подскочив к нему, заколол его мечом.

Враг дернулся, застыл и больше уже не шевелился.

– День воскрешения еще не наступил, ты, ублюдок! – проворчал ратник, выпростав меч и вытерев его о порванное сюрко мертвеца. – Надо же, очухался. Аж напугал меня!

Он не обращался ни к кому в частности, просто присел рядом с человеком, которого убил, и принялся обшаривать его одежду.

Башни собора и стены замка были облеплены зрителями. Цапля пролетела над крепостными валами, следуя изгибам реки, беззаботно журчавшей под лучами осеннего солнышка. Ниже по склону слышались голоса коростелей, над мокрой от крови травой порхали, несомненно, последние в этом году бабочки. Шотландцы вставали, потягивались, надевали шлемы, вдевали руки в лямки щитов и поднимали заново заточенные мечи, пики и копья. Некоторые бросали взгляды на город, представляя себе сокровища, хранившиеся в крипте собора и подвалах замка. Они грезили о сундуках, наполненных золотом, и о бочках, битком набитых монетами, о полных серебра комнатах и о тавернах, где рекой льется эль. Они мечтали об улицах, наполненных доступными им женщинами.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа! – вещал священник. – Святой Андрей да пребудет с вами. Вы сражаетесь за нашего короля. Ваш враг – это безбожное отродье Сатаны! С нами Бог!

– Подъем, ребята! – крикнул лучник на английской стороне.

Люди поднимались, натягивали тетивы на луки, доставали из мешков первые стрелы. Многие крестились: то, что шотландцы делают то же самое, никого не смущало.

Лорд Роберт Стюарт на свежем сером коне гарцевал перед левым крылом шотландцев.

– Стрел у них почти не осталось, – крикнул он своим людям, – а как стрелы кончатся, мы с ними мигом разделаемся!

Он действительно верил в это, ведь его люди совсем недавно почти сломили проклятых англичан. До полной победы им не хватило совсем немного, и уж на сей раз шотландцы своего не упустят. Надо лишь ударить как следует, и маленькая армия этих чертовых упрямцев, вставших между ними и несметными богатствами юга, будет разбита в пух и прах.

– За святого Андрея! – воскликнул лорд Роберт, и снова грянули барабаны. – За нашего короля! За Шотландию!

Схватка возобновилась.

Покончив со своим делом в маленьком монастырском лазарете, Бернар де Тайллебур направился в собор. Пока его слуга готовил лошадей, доминиканец, пройдя между обрамлявшими неф огромными, раскрашенными зубчатыми полосками красного, желтого, зеленого и голубого цвета, приблизился к гробнице святого Кутберта, чтобы прочитать молитву. Правда, уверенности в том, что этот Кутберт такой уж важный святой, у де Тайллебура не было. Вряд ли он принадлежал к числу тех, кто восседает на небесах одесную Господа и к чьим словам Всевышний приклоняет ухо, но в здешних краях святого Кутберта, похоже, почитали, доказательством чего служила богато отделанная серебром, золотом и драгоценными камнями гробница.

Сейчас близ нее собралось никак не менее сотни женщин, и де Тайллебуру, чтобы протолкнуться вперед и коснуться окутывавшего надгробие расшитого покрова, пришлось отпихнуть нескольких из них с дороги. Одна было огрызнулась, но, признав в обидчике священника, да еще и с изможденным, окровавленным лицом, попросила прощения. Доминиканец, не обращая на нее внимания, подался к гробнице. Покров был с кистями, и женщины привязывали к ним ленточки, каждая из которых обозначала молитву. Чаще всего молились о здравии, исцелении хворых и спасении младенцев, но нынче многие пришли попросить Кутберта помочь их мужчинам вернуться с холма домой целыми и невредимыми.

Бернар де Тайллебур добавил к молитвам женщин собственную.

«Сходи к святому Дионисию, – молил он Кутберта, – и попроси его поговорить с Господом».

По его разумению, если этот Кутберт сам и не мог претендовать на внимание Всевышнего, то, будучи как-никак святым, все же имел возможность повстречаться на небесах со святым Дионисием, который, как француз, наверняка ближе к Богу, чем какой-то там Кутберт.

«Попроси Дионисия замолвить за меня словечко, чтобы Бог благословил мое начинание, не оставил меня своею милостью, спрямил мою стезю и даровал мне успех. А также пусть он попросит Господа отпустить нам наши прегрешения, ибо оные, сколь бы ни были они велики и прискорбны, мы совершили, находясь у Него на службе и к вящей Его славе».