– Это нам было бы от богов истинное благословение, – усмехнулся Ведогость, – да только откуда же такой возьмется? Не третий же сын у Ингвара припасен где?

– Нет. Но у самого Святослава есть три сына. Один из них здесь, с нами. Это мой сын. Ему скоро будет два года, и он внук Ингвара. Он родился в Окольном, его принимала Бура-баба – сама земля-мать. В нем благословение Велеса и Макоши, сила всех нив плесковских от рождения в нем заключена. Чтобы обрести права на все наследие отцовского рода, ему не хватает лишь одного – настоящего имени. Теперь твое слово, княже, – Мальфрид взглянула на Святослава. – Вот здесь, перед могилой твоего брата Улеба, над костями многих твоих дедов по отцу, перед взорами богов ответь мне и земле словенской – готов ли ты дать сыну своему настоящее имя?

* * *

Не день и не два продолжались разговоры, советы и толки. Каждый, впервы услышав, что в князья земле словенской предлагается двухлетнее чадо, о ком до того и не знал никто, кроме служанок Сванхейд, приходил в изумление, но чем дальше, тем больше выявлялось, что именно это чадо может всех примирить и каждому дать недостающее благо.

– Подобное уже бывало на свете, – сказала Сванхейд изумленным словенам. – В Скании и Съялланде. Там правили когда-то два брата, Ринго и Сивард. Сивард отважно защищал границы земли от нападений извне, а Ринго в то время заботился о том, чтобы захватить себе всю державу. Он напал на земли своего брата Сиварда, когда того не было дома. Но съялланды тогда провозгласили своим конунгом Регнера, сына Сиварда, хотя, как рассказывают, он к тому времени едва вышел из младенческого возраста. Я думаю, был примерно в тех же годах, как мой праправнук. Как рассказывают, съялландцы сделали это не потому, будто считали малое дитя способным править страной, а чтобы показать преданность роду своих конунгов и готовность идти за ними до конца[27]. Я думаю, если вы решите поддержать моего праправнука, хоть он недавно отнят от груди, это сделает вам честь, покажет вашу верность старине и древнему нашему ряду.

Верность старине для словен была всего дороже, и они не отвергли предложенное, лишь попросили время обдумать. Словене жили на этой земле уже лет пятьсот и повидали всякое. Они знали: дети растут быстро, а докончаний, заключенных в старине, надлежит держаться крепко. Не успеешь оглянуться, как малое чадо станет зрелым мужем, и у словен будет свой князь из того самого рода, которому их деды вручили власть над собой.

Не раз еще собирались на совет все лучшие мужи земли, словене и варяги. Дело требовалось разобрать до мелочи. После дня, когда Святослав объявил, что у Мальфрид имеется его дитя, пошли слухи, будто недавняя невеста Волха был рабыней, а сын рабыни в князья словенам никак не годился. Призвали Асмунда и Люта, чтобы засвидетельствовали перед богами: княгиня Эльга сняла с Малфы ключи и отослала ее к деду, Олегу Предславичу, еще до того как Святослав взял ее в жены, то есть сын был зачат князем со свободной женщиной. Брак их не был заключен по закону и скорее являлся, по сути, женитьбой «убегом»; долго толковали, как теперь поправить дело, чтобы будущего князя потом не попрекали. Решили, что раз уж Мальфрид вернулась к родне, Святослав даст Сванхейд и Беру (как ближайшим здесь родичам) выкуп за похищение, а самой Мальфрид дары за бесчестье.

– Это она меня похитила, – пытался пошутить Святослав, объясняясь со Сванхейд.

– Я бы на твоем месте не стал предавать это огласке, – заметил Бер. – Мужчина – ты, а не она. Если бы ты принудил ее к ложу, я бы постарался тебя убить. Но если, как ты говоришь, она согласилась по доброй воле, мы готовы принять от тебя выкуп ее чести, и на том покончим. Не будешь же ты рассказывать, будто это она силой принудила к ложу тебя.

Мальфрид не отрицала, что дала согласие стать женой Святослава. Но согласия ее родных он даже не спрашивал, более того, знал, что его собственная мать решительно против этого союза. Поэтому согласие Мальфрид снимало с него одну вину, но не отменяло другой.

Мальфрид стремилась к примирению на любых условиях, лишь бы покончить. Сейчас она с трудом понимала, что тогда, два с половиной года назад, толкнуло ее к Святославу. Глядя на него в те дни, она видела сияющие вершины славы, на которые жаждала подняться. Она видела в нем свои честолюбивые мечты, их полюбила в нем. Но мечты исчезли, и вместе с ними растаяла любовь. Глядя на Святослава сейчас, она видела мужчину среднего роста, плечистого и сильного, со светлыми волосами, золотистой бородкой, с голубыми глазами и немного вздернутым, как у нее самой, кончиком носа. Вся повадка его дышала уверенностью и величием; когда он входил, всех тянуло встать ему навстречу. Но больше ее не влекло к этой силе – теперь у нее была своя, и в чужой она не нуждалась.

– Как ты хочешь… чтобы я его назвал? – спросил Святослав, когда ему наконец показали Колоска.

Мальчик стоял, прижавшись к ноге матери и вцепившись в ее подол, но без страха, с любопытством рассматривал чужого мужчину.

Мальфрид задумалась. Раньше она не пыталась угадать, какое имя может носить ее ребенок как сын Святослава, но он был прав, что спросил ее – это был больше ее дитя, чем его.

Самым славным родовым именем было имя Олег, но его уже носит один внук ее отца – сын Горяны, Олег Святославич. Улеб, по прадеду? При этом имени она содрогалась, перед глазами вставало мертвое, изрубленное тело. Ингвар? Хорошее имя для того, кто собирается править на Волхове, но Мальфрид хотелось, чтобы имя сына было связано с ее собственным родом.

– Надо бы дать ему имя моего отца – Володислав, но словене не знают его. Маломир, стрый его… – Мальфрид сама покачала головой, зная, что с этим именем связана страшная повесть о кровавой страве погребальной над могилой Ингвара. – Может, Предслав, по моему прадеду, Предславу Святополковичу? Или Берислав? – Она улыбнулась, поскольку звук этого имени грел ей душу. – Его носят мой дядя, твой двоюродный брат, и твой вуйка, княжна плесковская. Неплохое…

– Ладно, я подумаю, – обронил Святослав.

Повесть о появлении этого чада на свет была такой странной, что ни одно из уже бывавших в роду имен ему не годилось. Володислав, Маломир, Предслав, Святополк… нужно что-то близкое, но другое. Предимир… Святомир…

– И ведь в нем кровь Олега Вещего вдвое гуще! – напомнила Мальфрид. – Он и от меня, и от тебя ее получил. Он – внук Вещего, и Киевичей – через Венцеславу Олеговну, и моравских Моймировичей – через моего деда. И здешних князей, и деревских князей, и даже болгарских князей, через мою бабку Багряну. С такой кровью ему впору всем миром одному владеть.

Святослав хмыкнул, но ничего не сказал, не желая вслух признать за чадом мимолетной хоти преимуществ перед своим первенцем, законным сыном от Прияны. Хотя в главном Малфа права…

* * *

Прошло полсрока между Купалиями и Бараньим Рогом – Перуновым днем, когда Святослав разослал гонцов по весям и городцам, приглашая людей в Перынь на имянаречение своего сына. Уже начался сенокос, но в этот день никто не пошел на работы. Все явились в Перынь – словене и варяги, старейшины и их жены-большухи, молодежь из весей и киевские гриди. Святослав приехал со всеми ближними боярами. Мальфрид привезла своего первенца, чье существование наконец-то перестало быть тайной. На ней было красное платье, золоченые застежки на груди, на голове очелье с золотным тканцем и золотыми кольцами. Чудно было видеть деву с косой, держащую на руках не чужое, а собственное рожоное дитя, и это придавало Мальфрид сходство с богиней, свободной от закономерностей человеческой жизни: каждую осень она делается матерью, а по весне вновь становится девой. Когда она шла по причалу вдоль воды, где отражалась синева неба и белые пятна облаков, казалось, сама Заря-Зареница выступает по небосводу, неся свету белому свой дар – юное солнце.