несмотря на возникшую угрозу, Александр Исаевич снова оказался перед объективом, чтобы запечатлеть для потомков охватившую его тогда тревогу.

Он играл и позировал не только перед фотообъективом и телекамерами. Открываем его воспоминания и читаем: «Моя жизнь в Рязани идет во всем… по-старому (в лагерной телогрейке иду с утра колоть дрова…)» (3). Можно было бы допустить, что Александр Исаевич привез из Казахстана «лагерную телогрейку» и сохранил её как реликвию. Но присмотритесь к его фотографии 1954 г. Неужели этот интеллигентный мужчина в выглаженной рубашке, с галстуком и в шляпе летом 1956 г. через полстраны вез изношенную «лагерную телогрейку» потому, что не желал ее выбрасывать и собирался носить дальше?

Можно было бы допустить, что перед нами авторская фантазия, если бы не воспоминания Г. П. Вишневской. Описывая, как осенью 1969 г., А. И. Солженицын поселился у них на даче, она отмечает: «…в шесть часов утра приехал Александр Исаевич, оставил свои вещи, а сам уехал в Москву поездом… Заходим в дом, и я хозяйским глазом вижу, что ничего не изменилось, никакого нового имущества нет. Лишь на кровати в спальне узел какой-то лежит… Что же за узел такой? Оказывается, это старый черный ватник, стеганый, как лагерный, до дыр заношенный. Им обернута тощая подушка в залатанной наволочке, причем видно, что заплаты поставлены мужской рукой, так же, как и на ватнике, такими же большими стежками… Все это аккуратно связано веревочкой, и на ней висит алюминиевый мятый чайник. Вот это да. Будто бы человек из концентрационного лагеря только что явился и опять туда же собирается. У меня внутри точно ножом полоснуло» (4).

Неужели Александр Исаевич собирался ходить в «до дыр заношенном ватнике» в Жуковке, в элитном, закрытом для обычных людей поселке, в котором жили правительственные чиновники и представители высшего слоя столичной интеллигенции?

А в том, что Александр Исаевич был способен на это, мы можем убедиться, читая его воспоминания. В декабре 1962 г. он, простой рязанский учитель, начинающий автор, по вызову ЦК на обкомовской машине едет в Москву на встречу руководителей партии и правительства с деятелями культуры: «…Я, — пишет Александр Исаевич, — нарочно поехал в своем школьном костюме, купленном в “Рабочей одежде”. В чиненных-перечиненных ботинках с латками из красной кожи по черной, и сильно нестриженный… Таким зачуханным провинциалом я привезен был во мраморно-шёлковый Дворец Встреч… В раздевалке ливрейные молодцы приняли мое тертое унылое длинное провинциальное пальто» (5).

Видимо, “в чиненных-перечиненных ботинках с латками” он появлялся и в других местах, свидетельством чего может служить разговор Натальи Алексеевны с К. И. Чуковским 19 июля 1966 г. Передавая ее слова о своем муже, Корней Иванович записал: «Говорю ему: тебе нужны ботинки. А он: еще не прошло десяти лет, как я купил эти» (6).

Подобным же образом Александр Исаевич любил показаться и на рязанских улицах. «Когда Солженицын приезжал в Рязань из Давыдова, — вспоминала А. М. Гарасева, — у него был вид старого колхозника из глухой деревни: куртка-стеганка (видимо, обыкновенный ватник, который называли фуфайкой или телогрейкой — А.О.), шапка с ушами, и весь он выглядел каким-то усталым и измученным» (7).

В таком виде застал его бывший генерал П. Г. Григоренко, побывавший у него зимой 1968–1969 гг. в Давыдове: на плечах «фуфайка», на ногах «огромные зэковские бахилы» (8). Весьма скромным был и ужин: «по кусочку свиного сала, черный хлеб, луковица, перловая каша-концентрат», «флакон из-под духов, в нем на 1/3 спирт», завтрак: «картофель», «снова по кусочку сала, луковица, соль, растительное масло”, «снова накапали в рюмки спирта» (9).

Образ неприхотливого, бедствующего писателя А. И. Солженицын начал внедрять в сознание окружающих, как только стал выходить в люди. Рассказывая о своем первом появлении в редакции «Нового мира», он пишет: «Расспрашивали о моей жизни, прошлой и настоящей, и все смущенно смолкли, когда я бодро ответил, что зарабатываю преподаванием шестьдесят рублей в месяц, и мне этого хватает» (10). В те годы за 60 руб. в месяц один человек прожить мог, но очень скромно. Чтобы это было понятнее, приведу следующий факт. Тогда в высших учебных заведениях студент получал стипендию только в том случае, если доход семьи составлял менее 100 руб. в месяц на человека.

Можно представить, как смотрели на Александра Исаевича сотрудники редакции «Нового мира». «Все были в восторге от того, — вспоминает В. Н. Войнович, — как он пишет, как держится и что говорит. Говорит, например, что писатель должен жить скромно, одеваться просто, ездить в общем вагоне и покупать яйца обыкновенные по девяносто копеек, а не диетические по рублю тридцать» (11).

Эти обыкновенные яйца по девяносто копеек нашли отражение и в воспоминаниях самого А. И. Солженицына. Рассказывая, как однажды в 1967 г. он возвращался из Москвы в Борзовку, Александр Исаевич пишет: «Это было 8 июня, на Киевском вокзале, за несколько минут до отхода электрички на Наро-Фоминск, с продуктовыми сумками в двух руках, шестью десятками дешевых яиц» (12). Видимо, этот эпизод нашел отражение в дневнике А. И. Кондратовича. 16 июня 1967 г. после одной из встреч с А. И. Солженицыным он записал: «…живет естественно. Уезжал в прошлый раз в Рязань. «Шесть десятков яиц увез» — сказал мне. «А разве в Рязани нет их?» — «По девяносто копеек нет. Есть по рублю сорок. А на шесть десятков разница уже почти целый проездной билет» (13). Подсчитать разницу нетрудно. Три рубля.

Мотив о бедственном положении, в котором долгое время находился писатель, звучит во многих воспоминаниях о нем. Так, в 1967 г. беседе с Н. Бианки А. Т. Твардовский заявил: «У него за душой ведь нет ни копейки» (14). «Денег у них не было, — вторила ему А. М. Гарасева, — они с женой копили их всю зиму на отпуск, а потом летом отправлялись по добытым адресам бывших лагерников» (15). «…Денег у Солженицына нет. Это ясно», — читаем мы в дневнике А. И. Кондратовича (16).

Наслушавшись рассказов Александра Исаевича, даже Г. П. Вишневская, которую очень трудно провести, с удивлением и восхищением пишет: «…жил Александр Исаевич на один рубль в день — так распределил он на много лет свой довольно большой гонорар за Ивана Денисовича» (17).

Но, оказывается, если верить писателю, в его жизни бывали дни, когда он не мог наскрести на хлеб даже рубля. Выступая 20 марта 1976 г. в Мадриде, он с возмущением заявил: «Коммунистическая печать очень любит спекулировать на том, что вот Солженицын поехал на Запад и стал миллионером. Когда я в Советском Союзе голодал, они не писали об этом» (18).

Г. П. Вишневская уверена, что до получения Нобелевской премии Александр Исаевич жил только за счет гонораров от «Ивана Денисовича», но 30 марта 1972 г. в интервью «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» А. И. Солженицын назвал нам еще один источник своих доходов: «…После гонораров за «Ивана