могут иметь как благоприятные, так и негативные последствия, связанные с опасностью для здоровья и эффектами, вызванными употреблением галлюциногенов. Наиболее общий пример такого рода — это ритуальное введение дозы наркотика под кожу с помощью иглы, которое часто приводит к воспалению печени.

Сегодня государственная политика Соединенных Штатов направлена на криминализацию обычаев употребления психотропных средств с целью их полного искоренения. В то же время, опыт, который мы вынесли из ритуального использования таких средств в традиционных обществах, подсказывает, что мы должны пересмотреть наше отношение к контролю за определенными психотропными средствами и реабилитировать в общественном сознании некоторые специальные ритуалы. Ряд ученых (Форет 1972; Мейерхофф 1975, Зинберг, Джейкобсон и Хардинг 1975) показал, как различные типы наркотиков, такие как марихуана, растительные галлюциногены и опиаты, вошли в употребление (когда оно регулируется ритуалом) как современных спонтанно возникших субкультур, так и традиционных обществ.

Зинберг и Джейкобсон (1977) определили ритуал, о котором здесь идет речь, как «стилизованное предписанное поведение, сопровождающее использование наркотика; методы, с помощью которых добываются и распределяются наркотики; способы предупреждения нежелательных эффектов от их употребления». Они также относят сюда санкции общества, или нормы, определяющие, где и как должно быть использовано конкретное средство, включая «неформальные ценности и неписаные правила, которых придерживается данная группа».

Однако, исследователи традиционных обществ используют другие определения ритуала, на основе которых вот уже в течение нескольких последних десятилетий строится антропологическая теория. Этот взгляд на функцию ритуала в человеческом обществе, хотя и не охватывает весь круг явлений, все же может быть применен к употреблению галлюциногенов. С его помощью мы можем найти подход к объяснению преемственности и изменчивости в обычае использования психотропных средств человеческими существами на протяжении всей их истории. Специалисты, изучающие культурные аспекты употребления подобных средств, неоднократно говорили о ритуале как о способе употребления галлюциногенов в традиционных обществах, при котором его последствия для самого общества наименее пагубны.

Ритуальный тип поведения человека преследует множество целей как в индустриальном, так и в доиндустриальном обществе. Уэллейс (1966) определил ритуал как узаконенную или предписанную процедуру исполнения религиозных и иных формальных или церемониальных действий. Как известно, в традиционных обществах употребление галлюциногенов в большинстве случаев имеет религиозный характер. Несмотря на секуляризацию такого употребления в индустриальном обществе, тем не менее, это не означает, что здесь ритуал играет несущественную роль. В доиндустриальных обществах, благодаря психотропным средствам, люди познают «божественную» сущность, причем это происходит в привычной для них установленной форме. Если рассматривать ритуал с точки зрения обыденной жизни, то он может включать любые шаблоны поведения или повторяющиеся предписанные действия. Некоторые антропологи придерживаются мнения, что ритуал и вера идут рука об руку и, как правило, не могут быть отделены друг от друга. Вера нужна для того, чтобы объяснить ритуал, придавать ему рациональное начало и направлять его энергию. Лорд Рэглан видел предназначение ритуала в принесении пользы тому, ради кого он совершается, и отвращении несчастий от того, кто в этом нуждается (Уэллейс 1966). Сила ритуала заключается в психологическом эффекте, который оказывают на участников слова и действия, даже если они сами по себе не имеют истинно тайного смысла. По-видимому, заслуживает рассмотрения (но не в рамках этой книги) связь между объявлениями в процессе ритуала и гипнозом (см. Питере и Прайс-Уилльямс 1980).

Клакхон выделял в ритуале главным образом его психологическую функцию. Ритуал, по его мнению — это привычное, повторяющееся действие, которое символически представляет фундаментальные потребности общества: экономические, биологические, социальные или сексуальные (1942: 78–79). Уэллейс отмечает, что все ритуалы направлены на решение проблемы трансформации людей или окружающей их природы. Цель ритуала — достичь желаемого результата или предотвратить нежелательные изменения в происходящем. В то время как в процессе одних ритуалов вызывают сверхъестественных существ, другие связаны с неперсонифицированной силой или энергией. Спасение — другая цель ритуала, по мнению Уэллейса. Когда самосознание и самоуважение индивидуума находится на низком уровне, им овладевают страх, ярость, отчаяние и другие сильные эмоции. В таких ситуациях внутреннего кризиса спасительный ритуал помогает человеку восстановить чувстве собственного достоинства. В главе об использовании аяхуаска в Амазонии мы видели, как метисы с помощью галлюцинаторных ощущений стремились выявить людей, как они считали, виновных в их болезнях и несчастьях. Целители использовали ритуалы, чтобы отразить злую магию колдунов, причинивших вред их пациентам.

Тревога, связанная с внутренней неготовностью к употреблению галлюциногенов, может внешне проявляться в таких симптомах, как: морская болезнь, понос, судороги, тахикардия и повышенное кровяное давление. Эти элементы «дурного поведения» присутствуют во всех культурах, относительно которых у нас имеются соответствующие сведения. Всепроникающее присутствие музыки как неотъемлемой части галлюцинаторных ощущений лежит в основе наиболее сильных ритуалов, в которых социальное управляет измененными состояниями сознания индивидуума. Из таблицы 5 отчетливо видно, насколько часто музыка в Новом Свете используется в ритуалах, связанных с употреблением психотропных средств. Кроме того, эта таблица подтверждает решающую роль музыки в тех случаях, когда подобные средства открывают двери в иную реальность, существующую в сознании человека.

Участник ритуала воспринимает структуру мелодии совершенно иначе, чем он воспринимал бы ее при нормально функционирующем сознании. Естественно, мы с математической точностью можем описать структуру любого звука, в том числе и музыки, какую бы тональную систему или повторение фраз она не включала (см. Ломаке 1968; Худ 1971). В одной из своих работ автор этой книги и этнограф-музыковед Кац показали: когда биохимические эффекты галлюциногена изменяют восприятие человека, музыка действует на его сознание подобно стрелочкам детского «лабиринта» (Кац и Добкин де Риос 1971). Она дает индивидууму ряд шлагбаумов и указателей, благодаря которым он проходит свой путь. Здесь мы проводим аналогию с игровым полем, структуру которого образуют горизонтальные и вертикальные линии, изображенные на бумаге. Однако, если в игре ребенок, двигаясь вдоль этих линий, натыкается на тот или иной указатель в соответствии со случайным исходом бросания кубика, то музыкальное сопровождение в ходе ритуала — ближе к компьютерной программе, которая способна давать инструкции вычислительной машине: какие действия та должна выполнять. Копирование культуры в визуальных ощущениях позволяет предположить, что внутренняя структура музыки может служить для достижения специфических целей. Например, она дает возможность жителю Амазонии увидеть духа-стражника лозы аяхуаска или вступить в контакт с особой сверхъестественной силой. Таким образом, и детский «лабиринт», и музыка в ритуале, связанном с употреблением галлюциногена — жесткие системы. В одном случае ребенок ограничен в выборе своего пути рамками игрового поля, в другом — шаман посредством определенной мелодии управляет видениями своего подопечного.

Если мы посмотрим на таблицу 5, то увидим различия в используемой ритуальной музыке. Эта, в целом