Какой-то прохожий столкнулся с ним на ходу, и человек извинился — в раскрывшемся рту его не было видно ни одного зуба. Их прикладами выбили охранники. Заметив, как вытянулось лицо прохожего, человек поспешил опустить голову. Двигаясь без всякой цели, он позволил толпе увлечь себя.

Его все-таки выпустили, хотя он не мог до конца в это поверить. Все случилось так быстро, так неожиданно. Утром тяжелая стальная дверь камеры распахнулась. Он лежал на куче тряпья, служившего постелью, и ему захотелось только одного: стать меньше в размерах, чтобы охрана не заметила его. Мелькнула скучная мысль — зачем на этот раз?

На пол рядом с ним упали свернутые в узел лохмотья.

— Твой костюм. Одевайся.

Он не двигался, готовый к любому их трюку. Охранник пнул его ногой.

— Ты слышал меня? Одевайся.

Медленно, на четвереньках он подполз к свертку. Из-за изуродованных пальцев никак не мог развязать узлы стягивающей сверток веревки. Охранник выругался и склонился над ним. Сверкнуло лезвие ножа. Веревка распалась. Дрожащими руками он подобрал брюки, начал рассматривать их. Брюки были не его; костюм был почти новым, когда его привели в тюрьму. Одежда, которую ему сейчас дали, была старой, грязной и рваной. Он робко взглянул на охранника.

— Поторопись! Не буду же я ждать тебя весь день.

Он постарался одеться как можно быстрее. Когда он завершил свой туалет, охранник схватил его за плечо и грубо вытолкал в коридор.

— На улицу!

Он едва удержался на ногах. Потом стоял и ждал, когда солдат закроет дверь камеры. Держаться прямо ему удавалось с большим трудом.

Он старался ни о чем не думать, когда они проходили мимо лестницы, ведшей в расположенные ниже уровня земли помещения для допросов и пыток. Только когда зловещие ступени остались позади, он позволил себе погадать о том, куда его ведут на этот раз. Пыток, похоже, не будет. А мысль о том, что его выводят для того, чтобы привести в исполнение приговор, как-то совсем не беспокоила. Он предпочитал смерть тем комнатам внизу.

Они прошли через стальную дверь и свернули по коридору направо. Ни о чем не спрашивая, он вошел в комнату надзирателя.

Дородный старший сержант бросил на него свирепый взгляд.

— Это последний?

— Да.

— Хорошо.

Лицо сержанта было холодным и невыразительным. Он сверился с лежащим на столе листом бумаги.

— Заключенный номер десять тысяч шестьсот четырнадцать, известный под именем Хосе Монтес?

— Да, — промычал он.

Сержант подтолкнул ему бумагу.

— Распишись вот здесь.

Он попытался взять ручку, но пальцы правой руки ему не подчинились. Он вопросительно посмотрел на сидевшего за столом.

— Поставь крест левой рукой. Писать, похоже, ты все равно не сможешь.

Хосе молча взял ручку левой рукой, поставил внизу страницы крест. Сержант поднес лист к глазам, внимательно изучил еще раз текст и крест, затем значительно кивнул головой и прочистил горло:

— В соответствии с желанием президента и благодаря его бесконечной доброте, а также по случаю приема нашей страны в Организацию Объединенных Наций объявлена амнистия, и ты освобождаешься от ответственности за свои политические преступления. Тебя освобождают под честное слово, и ты только что скрепил его своей подписью в знак обещания, что будешь верен оказавшему тебе такое снисхождение правительству. Подписав эту бумагу, ты тем самым поклялся, что никогда не выступишь против правительства. В противном случае наказанием тебе будет смерть.

Сержант посмотрел на охранника.

— Проводи его до ворот.

Хосе продолжал стоять неподвижно, ничего не соображая. Его подтолкнули к двери. Тогда только до него начало доходить — его освобождали.

— Спасибо, ваше превосходительство. — В глазах его стояли слезы, он попытался сморгнуть их. — Благодарю вас.

Охранник толкнул его к выходу. По коридору Хосе вышел в просторный тюремный двор. Солнце больно ударило по глазам, и тогда он вспомнил о шляпе, которую держал в руке. Он натянул ее почти до самых бровей, чтобы поля прикрыли глаза от солнечных лучей.

Они пересекли двор и остановились у массивных металлических ворот.

— Это последний! — прокричал охранник часовому, стоявшему на вышке.

— Пора бы уже. Не так-то просто управляться с этими долбаными железяками.

Медленно и со страшным скрежетом ворота поползли вверх. Хосе стоял и смотрел, но даже когда между ним и улицей не осталось никакой преграды, он не двинулся с места.

Охраннику вновь пришлось толкнуть его.

— Давай!

Он обернулся и посмотрел на солдата.

Тот рассмеялся.

— Он не хочет уходить от нас! Ему здесь понравилось! — прокричал охранник часовому на вышке.

Тот захохотал. Охранник дал Хосе очередной пинок, выбросивший его за ворота.

— Убирайся! Мне что, гнать тебя, что ли? Оказавшись за пределами тюрьмы, Хосе опять уставился на ворота — они не спеша опускались. Нижняя рама с клацаньем вошла в паз, а он все стоял и смотрел.

— Убирайся! — прокричал ему охранник. — Давай! — он угрожающе потряс карабином.

Хосе повернулся и, неловка переставляя ноги, бросился бежать. Движения его сделались отчаянными и оттого еще более неуклюжими. Его вдруг стал душить страх: а вдруг ему выстрелят в спину? Но сзади раздавался только хохот. Он бежал до тех пор, пока смех не смолк в его ушах, пока легкие не отказались вдыхать и выдыхать воздух. Окончательно выбившись из сил, он нырнул в тень какого-то дома, с разбегу припав к прохладному камню. Он прикрыл глаза и расслабил мышцы. Через несколько минут, поднявшись, заставил себя идти дальше.

В городе царила праздничная атмосфера. Повсюду раскачивались флаги. Государственные флаги Кортегуа и ООН висели бок о бок. Из каждого окна с портрета на него смотрел президент, улыбающийся и сверкающий в своей увешанной орденами и медалями форме. Но никакой радости Хосе не испытывал. Его просто несла с собою толпа. Очень скоро она вынесла его на широкую площадь в центре города прямо напротив президентского дворца.

Вдруг вокруг все разом закричали что-то. Он поднял голову и почувствовал, как его начинает трясти холодный озноб. Рот искривился от горького вкуса ненависти.

Вот они двое — стоят прямо перед ним. Президент со сверкающими на солнце побрякушками и его шлюха-дочь с чудесными золотистыми волосами. Рядом с ними Хосе увидел незнакомого мужчину: это был негр, одетый почему-то в европейский костюм. А сбоку от незнакомца улыбался ветреный жених Ампаро, чувствуя себя еще не совсем ловко в новенькой с иголочки полковничьей форме.

Все-таки мне нужно было убить их тогда, с горечью подумал Хосе. Будь у меня сейчас оружие... но даже и в этом случае — что бы я выиграл? Если я не смог удержать ручку, что говорить о пистолете. А ведь нужно еще прицелиться, а потом нажать курок...