«Пятой стихией жителей Белокаменной», по словам бытописателя Москвы И. Т. Кокорева, был чай. В 30-е годы прошлого столетия очень популярным в Москве был чайный магазин Василия Голубкова на Кузнецком Мосту. В одном из номеров «Дамского журнала» помещена его реклама:

«Не одни только магазины мод и арсеналы красоты заслуживают внимание прекрасного пола: все прекрасное принадлежит к его области, и потому дозвольте, милостивые государыни, подать вам руку и просить вас последовать за мною… в чайный магазин на Кузнецком мосту, под фирмою Голубкова. Этот магазин в особенности достоин посещения со стороны тех любезных хозяек, которые сами разливают чаи, от чего он становится прямо китайским нектаром поэтов. По невысокой чистой лестнице войдете в светлую, довольно большую комнату, где тотчас представится воображению вашему пекинский храмик, посвященный китайской флоре, и где каждый предмет заставляет любоваться собою или по аналогии с главным, или по вкусу, господствующему как во всех частях, так и в целом. Вы увидите прейскурант, напечатанный со всею типографскою роскошью, и когда захотите видеть по оному различные сорты чая, то вам подадут его на серебряном совке. Европейская вежливость и хороший тон хозяина также не останутся без вашего замечания, которых отнюдь не поспешите сократить; ибо спокойно будете все рассматривать и во все входить, сидя на обитом шелковою голубою матерьею канапе из карельской березы, украшающей, в соединении с золотом, весь храмик — это настоящее название сего магазина, доныне единственного на Кузнецком мосту и во всей нашей столице.

Касательно существенных выгод скажем, что вас не обвесят; что вы не заплатите лишнего и что вам не нужно будет искусство торговаться, столь необходимое в наших рядах. Любитель чая».

Сохранилось ценное описание вывески этого магазина: «Вообразите, что мы идем на Кузнецкий мост с Лубянки; дорога ведет нас под гору, и глаза наши разбегаются при взгляде на вывески, разбросанные на домах с обеих сторон улицы. Вот мы идем, спускаемся ниже, и вдруг на правой стороне, на одном доме поражает наши взоры огромная красивая вывеска. Читаем надпись: "Магазин чаев Василья Голубкова". Вывеска сама по себе очень обыкновенна, но надпись на большом четырехугольном продолговатом листе заслуживает все внимание охотников до вывесок. Она расположена в двух строках: в верхней — слова: магазин чаев, а в нижней: Василья Голубкова. Первые два слова отделаны в китайском вкусе: в каждой букве, из которых они состоят, вы увидите или китайца, или беседку, или какой-нибудь цветок, или что-нибудь подобное, но это все так искусно, мастерски подобрано, что глядеть хочется. Последние два слова, т. е. имя и фамилия, написаны разноцветными красками, например буква В алая, буква А зеленая, буква С голубая и так далее. И самая работа прекрасна: заметно, что эту вывеску работал артист, и говорят, что она стоит 500 рублей; можно поверить, посмотревши на это роскошное произведение вывесочной живописи».

В начале XIX века москвичи предпочитали пить чай из стаканов, и многие, как свидетельствует Д. Н. Свербеев, с недоверием относились к петербургскому обычаю разливать чай в большие чашки. Кроме того, утренний чай петербуржцы пили гораздо раньше москвичей: «Тургенев вставал и пил чай (по-петербургски) весьма рано…».

«В России мужчины пьют чай из стаканов, а женщины из чашек, откуда идет это разделение, я не знаю», — писал А. Дюма.

В журналах того времени можно нередко встретить «замечания относительно делания чая»: «…утверждают, что чай, при одинаковых впрочем обстоятельствах, бывает лучше, то есть: настойка в чайнике, коего фигура ближе подходит к шару, нежели во всяком другом. Известно, что пустое шарообразное тело при одинаковом внутреннем пространстве имеет наименьшую поверхность; следовательно, ежели налить его полон кипячей воды, то оно при одинаковых обстоятельствах, в известное время потеряет менее теплоты, нежели всякое другое тело. Вот причина, почему в шарообразном чайнике чайная настойка должна быть крепче, нежели в чайнике другой фигуры, и притом чем более чайник, тем крепче. Итак, и сие общенародное мнение не есть предрассудок».

Благодаря драматургии Островского, отмечает историк русской кухни В. В. Похлебкин, с последней трети XIX века чай стал считаться в русском народе купеческим напитком, «несмотря на то, что в действительности исторически он был с середины XVII и до середины XIX века, то есть в течение 200 лет, преимущественно, а иногда и исключительно дворянским!»

Художественная литература XIX века отразила этот факт, воспроизведя множество бытовых деталей и подробностей. В написании «од» самовару и чаепитию, безусловно, преуспело пушкинское время.

«Выдумка чая прекрасная вещь во всяком случае; в семействе чай сближает родных и дает отдых от домашних забот; в тех обществах, где этикет не изгнал еще из гостиных самоваров и не похитил у хозяйки права разливать чай, гости садятся теснее около чайного столика; нечто общее направляет умы к общей беседе; кажется, что кипящий напиток согревает сердца, располагает к веселости и откровенности. Старики оставляют подозрительный вид и делаются доверчивее к молодым; молодые становятся внимательнее к старикам. В дороге чай греет, в скуке за ним проводишь время. Одним словом, самовар заменяет в России камины, около которых во Франции и Англии собираются кружки».

«О, самовар, самовар! Ты идол обоих полов старой и новой моды! Спаситель в нужде, утешитель в печали, к тебе стремятся жаждущие души, едва только утренняя роса блеснет на увядших растениях, или факел Геспера засияет на западе: они напаяются твоею благостию. Малые и великие, толстые и сухощавые, бедные и богатые, старые и молодые приветствуют тебя благоговейно… При тебе страждущий получает облегчение, печальный утешается, больной выздоравливает, мучимый бессонницею засыпает; и самый дурак приходит в состояние связать пару слов. Ты всегдашний примиритель закоренелых ссор; без тебя не напишут ни купчей, ни векселя, не заключат контракта.

Ты председаешь или паче предстоишь на свадьбах, на родинах, на крестинах и на похоронах. Охриплый от постного масла голос дьячка делается светлее, когда гортань его оросится твоим сладостным питием.

Но могу ли исчислить все твои благодеяния, всегдашний друг и собеседник праздных! Я сам еще не вкусил от твоей сладости. Итак, хотя не плавно, но от сердца возглашу еще: "Да будет благословенна Тула, мать бесчисленных самоваров!"».

«Обычай, которого самовар составляет ядро и душу, занял место в самой средине нравов нашего века и привлекает к себе их частицы в целой суточной жизни человека. Вокруг него движется особый мир, который назову я миром самоварным — мир удивительный, странный, разнообразный, обширный, как весь наш быт; мир, не менее любопытный мира звездного, мира насекомых, мира славянского, мира умозрительного, и несравненно любопытнее мира индо-германского. Мы в нашем XIX веке весь день живем только для того, чтоб ввечеру собраться вокруг самовара, как в минувшем веке люди жили только для ужина, сюда-то каждый приносит самого себя, чтоб представлять свой век по-своему — а итог всех этих представлений есть выражение нравов эпохи. Чтобы постигнуть наши нравы, прежде всего надобно понять самовар — его положение в обществе — его важность и влияние — его свойство отражать на своей зеркальной поверхности истинную физиономию каждого».