— Она не журналистка, — сказала Ханна.

— Да ну ее в жопу, — сказал плохой любовник Ханны. — Просто какая-то старуха.

— Я с этим разберусь, — сказал Эдди О'Хара.

Но на эту старуху чары Эдди никак не действовали.

— С вами я говорить не буду. Я буду говорить с ней, — сказала Эдди пожилая дама, показывая на Рут.

— Послушайте, у нее сегодня свадьба. Шли бы вы отсюда куда подальше, — сказала Ханна.

Алан и Рут остановились и повернулись к старухе, которая запыхалась, преследуя их.

— Это не моя бывшая, — прошептал Алан, но Рут уже в этом ничуть не сомневалась, как не сомневалась она в том, что эта старуха — не ее мать.

— Я хотела увидеть ваше лицо, — сказала пожилая дама, глядя на Рут.

Старуха по-своему была так же неописуема, как убийца Рои. Это была еще одна распоясавшаяся старуха. И, подумав об этом, еще до того, как старуха снова заговорила, Рут внезапно поняла, кто перед ней. Кто еще мог быть так навязчив, кроме вдовы на всю оставшуюся жизнь?

— Ну вот, теперь вы увидели мое лицо, — сказала ей Рут. — Что дальше?

— Я хочу увидеть ваше лицо еще раз, когда вы будете вдовой, — сказала рассерженная вдова. — Не могу этого дождаться.

— Эй, — сказала Ханна старухе, — когда она станет вдовой, вас уже не будет на этом свете. Да судя по вашему виду, вы уже сегодня можете загнуться.

Ханна перехватила руку Рут от Алана и потащила ее к машине.

— Идем, детка, у тебя сегодня свадьба!

Алан бросил взгляд на старуху, а потом последовал за Рут и Ханной. Плохой любовник Ханны, хотя и имел вид громилы, на самом деле был настоящей бабой. Он только топтался на месте и поглядывал на Эдди.

А Эдди О'Хара, еще ни разу не встречавший пожилую даму, которая могла бы и желала противиться его чарам, решил, что ему стоит попробовать еще раз с рассерженной вдовой — та смотрела вслед Рут, словно хотела навсегда запомнить этот момент.

— Разве вы не согласны с тем, что день свадьбы священен или должен быть священным? — начал Эдди. — Разве он не принадлежит к тем дням, которые мы всю жизнь храним в памяти?

— О да, я согласна, — со страстью сказала старая вдова. — Она наверняка запомнит этот день. Когда ее муж умрет, она будет помнить его больше, чем ей того захочется. Не проходит и часа, чтобы я не вспоминала дня своей свадьбы!

— Я вас понимаю, — сказал Эдди. — Позвольте проводить вас до вашего автомобиля.

— Нет, спасибо, молодой человек, — сказала ему вдова.

Эдди, сраженный наповал ее благочестием, повернулся и поспешил за свадебной процессией. Они все спешили, может быть, из-за промозглости ноябрьского дня.

Ближе к вечеру состоялся небольшой обед. Пришли местные книгопродавцы, пришел Кевин Мертон (сосед Рут, присматривавший за домом в ее отсутствие) с женой. Медового месяца Алан и Рут не планировали. Новая пара собиралась, как сообщила Рут Ханне, чаще пользоваться домом в Сагапонаке, чем в Вермонте. «В конечном счете, когда появится ребенок, нам придется выбирать между Лонг-Айлендом и Новой Англией, и выбор будет очевиден», — сказала Рут. (Когда придет время отдать ребенка в школу, ей бы хотелось, чтобы это произошло в Вермонте.)

— А когда ты узнаешь, что будет ребенок? — спросила Ханна у Рут.

— Когда забеременею — или нет, — ответила Рут.

— Но ты уже пытаешься? — спросила Ханна.

— Мы собираемся начать пытаться после Нового года.

— Так скоро?! — воскликнула Ханна. — Да, времени вы не теряете.

— Мне тридцать шесть, Ханна. Я уже потеряла немало времени.

Факс в вермонтском доме работал непрерывно, и Рут все время вставала из-за стола, чтобы прочесть сообщения. (По большей части это были поздравления от зарубежных издателей.) Она получила очень милое послание от Маартена и Сильвии из Амстердама. (СЕРДЦЕ УИМА БУДЕТ РАЗБИТО! — писала Сильвия.)

Рут просила Маартена держать ее в курсе того, как будет идти расследование убийства проститутки. Маартен сообщал, что никаких новостей относительно убийцы нет. Полиция об этом помалкивает.

— А дети у нее были? — задала Рут в одном из факсов вопрос Маартену. — Я все время думаю, были ли у бедной женщины дети.

Но о дочери проститутки в новостях ничего не сообщалось.

Рут села в самолет, пересекла Атлантику, и все, что случилось в Амстердаме, перестало существовать. Только лежа без сна в темноте, она ощущала прикосновение висящего на вешалке платья или запах кожаного топа, который был в стенном шкафу Рои.

— Ты мне скажешь, когда забеременеешь? — спросила Ханна у Рут, когда они мыли посуду. — Хоть это-то ты не собираешься хранить в тайне?

— У меня нет никаких тайн, — солгала Рут.

— Ты самая большая тайна из всех, что я знаю, — сказала ей Ханна. — Я узнаю, что с тобой происходит, так же, как об этом узнают и все остальные. Мне просто нужно дождаться твоей следующей книги.

— Но я не пишу о себе, Ханна, — напомнила ей Рут.

— Это только слова, — сказала Ханна.

— Конечно, я тебе скажу, когда забеременею, — сказала Рут, меняя тему. — Ты об этом узнаешь первая после Алана.

Ложась в ту ночь в постель с Аланом, Рут чувствовала, что лишь отчасти в мире с самой собой; еще она чувствовала себя измотанной.

— Ты в порядке? — спросил Алан.

— В порядке, — сказала ему Рут.

— У тебя усталый вид, — сказал Алан.

— Я и в самом деле устала, — призналась Рут.

— Ты какая-то новая, — сказал ей Алан.

— Ну да. Я ведь теперь твоя жена, Алан, — ответила Рут. — Это и есть новое, разве нет?

К концу первой недели января 1991 года Рут забеременеет, что тоже будет новым в ней.

— Ну и скорость! — заметит Ханна. — Скажи Алану, в его возрасте мужики обычно стреляют холостыми патронами.

Грэм Коул Олбрайт, весом семь фунтов и десять унций, родился в Рутланде, штат Вермонт, третьего октября 1991 года. День рождения мальчика совпал с годовщиной воссоединения Германии. Хотя Ханна и не любила водить машину, именно она отвезла Рут в больницу. Последнюю неделю беременности Рут она оставалась с ней, потому что Алан работал в Нью-Йорке; он приезжал в Вермонт на уик-энды.

Ханна выехала из дома Рут в два часа ночи; до больницы в Рутланде было минут сорок пять езды, и перед выездом Ханна позвонила Алану. Ребенок появился на свет после десяти, и Алан успел приехать еще до родов.

Что касается тезки младенца, Грэма Грина, то Алан заметил: он питает искреннюю надежду, что его маленький Грэм не переймет у знаменитого писателя привычку посещать бордели. Рут, которая на протяжении более чем года никак не могла продраться через конец первого тома «Жизни Грэма Грина», испытывала гораздо большую тревогу в связи с другой привычкой Грина: его тягой к самым горячим точкам мира, куда он устремлялся, чтобы не через третьи руки приобретать жизненный опыт. Своему маленькому Грэму ничего подобного она не желала, как не искала она больше такого опыта и для себя. В конечном счете, она видела убийство проститутки клиентом — и, похоже, убийце это сошло с рук.