Так мистер Уоткин-Джонс оказался на свидетельской скамье. Он говорил правду и ничего, кроме правды, – и после пылкой и вдохновенной речи защиты выглядел он довольно жалко. Внимая адвокату, рыдали все – и мужчины и женщины. А вот слушая Уоткина-Джонса, не проронили и слезинки. Кто-то даже захихикал. Никому уже не казалось, что бросить своих гостей мертвыми и бежать из страны – это естественно и похвально. Если такие дела творятся, то где правосудие? – вопрошали все. Когда же подсудимый договорил, судья благодушно поинтересовался, нельзя ли и его тоже заставить умереть со смеху. Что это был за анекдот-то? Ведь в таком серьезном месте, как зал суда, фатальных последствий можно не страшиться. Обвиняемый нерешительно вытащил из кармана три бумажных листка и только сейчас заметил, что один из них – тот, на котором был записан первый, самый лучший анекдот, – стал абсолютно чистым. Однако ж анекдот он помнил – помнил слишком хорошо. И по памяти рассказал его перед всем собранием.

«Заходит один ирландец в паб. Хозяин останавливает его в дверях: „Прошу прощения, но мы закрыты: откроемся через час“. – „Так меня растак, я подожду“, – говорит ирландец. „Пожалуйста, – соглашается хозяин. – Тогда, может, пока выпьете чего-нибудь, чтобы не заскучать?“»

Ни одному анекдоту повторение на пользу не идет; но Уоткин-Джонс не был готов к гробовому молчанию, с которым был встречен этот; никто даже не улыбнулся – а ведь эта самая шутка убила двадцать два человека. Несмешной оказался анекдот, адски несмешной; адвокат защиты хмурился, а судебный пристав рылся в портфеле – судье срочно что-то понадобилось. В этот самый момент подсудимому откуда-то издалека, словно бы помимо его воли, пришла на ум старая сомнительная пословица, и засияла перед его внутренним взором, и упрямо не гасла: «Семь бед – один ответ». Присяжные уже собирались удалиться на совещание.

– У меня тут еще один анекдот есть, – заявил Уоткин-Джонс и тотчас же зачитал его со второго листка бумаги.

И с любопытством уставился на листок – посмотреть, исчезнет ли текст, ведь люди, оказавшиеся в отчаянном положении, зачастую пытаются отвлечься на какой-нибудь пустяк. И точно – слова почти сразу же растаяли, словно их стерла незримая рука; перед ним лежал чистый лист, в точности такой же, как и первый. На сей раз рассмеялись все – судья, присяжные, обвинитель, зрители и даже мрачные охранники, приставленные к подсудимому с обеих сторон. Анекдот сработал – никакой ошибки быть не могло.

Мой приятель не стал ждать, чем все закончится, – он вышел из зала суда, не поднимая глаз и не в силах взглянуть ни направо, ни налево. С тех пор он странствует от места к месту, избегая портов и скрываясь в безлюдной глуши. Вот уже два года скитается он по дорогам Хайленда, один, без друзей; частенько голодает, нигде не задерживается подолгу; сиротлив и неприкаян, он бредет куда глаза глядят вместе со своим смертоносным анекдотом в кармане.

Иногда, гоним холодом и голодом, он ненадолго заглядывает в придорожные таверны, где вечерами завсегдатаи перебрасываются шутками и подначивают и его рассказать что-нибудь забавное, но бедолага уныло молчит, чтобы его единственное оружие не вырвалось на свободу и последняя шутка не посеяла скорбь в десятках домов. Борода его отросла и поседела, в волосы набились мох и травинки, так что теперь, сдается мне, даже полиция не узнала бы в нем того щеголя-коммивояжера, который продавал «Бритонский словарь электричества» в совсем иных краях.

Исповедь подошла к концу. Мой приятель умолк, но вот губы его дрогнули, словно он уже собирался что-то прибавить: сдается мне, он намеревался рассказать свой убийственный анекдот прямо там, на хайлендской дороге, и пойти себе дальше с тремя чистыми листками бумаги, может статься, прямиком в тюремную камеру, присовокупив к списку своих преступлений еще одно убийство, зато наконец-то сделавшись совершенно безвредным для окружающих. Я обратился в бегство – а он, согбен и несчастен, остался стоять в сумерках один-одинешенек: я слышал, как за моей спиной он что-то печально бормочет про себя – возможно, в очередной раз повторяя свой последний адский анекдот.

Конец

Надеюсь, намек на неведомые земли, что, возможно, и содержится в заглавии, не отпугнет читателей от этой книги; ибо, хотя отдельные главы и впрямь повествуют об Эльфландии, в остальных говорится не более чем об обличии ведомых нам полей, и о привычных английских лесах, и о самой обыкновенной деревне и долине, находящихся не меньше чем в двадцати, а то и в двадцати пяти милях от границ Эльфландии.

В рыжих кожаных куртках до колен, люди Эрла предстали пред своим лордом, величавым седовласым старцем, в его просторном зале, отделанном в алых тонах. Откинувшись в резном кресле, правитель выслушал их глашатая.

И сказал глашатай так:

– На протяжении семи сотен лет главы вашего рода достойно правили нами; и второсортные менестрели помнят их деяния, что живы и по сей день в перезвоне песенок. Однако поколения уходят, и все остается по-старому.

– Чего желаете вы? – вопросил лорд.

– Мы желаем, чтобы нами правил чародей, – отвечали те.

– Быть по сему, – отвечал правитель. – Уже пять сотен лет подданные мои вот так объявляют в Парламенте свою волю, и всегда будет так, как говорит ваш Парламент. Вы сказали свое слово. Быть по сему.

И лорд воздел руку и благословил парламентеров, и они ушли.

Они ушли и вернулись к своим древним как мир ремеслам: принялись выделывать кожу, и подгонять железо к конским копытам, и ходить за цветами, и радеть о тяжких нуждах земли; они жили так, как заведено было исстари, и ожидали нового. А престарелый правитель послал за своим старшим сыном и призвал его к себе.

Очень скоро юноша предстал перед отцом, который так и не двинулся со своего резного кресла. Свет угасающего дня струился сквозь высокие окна и отражался в глазах старика, глазах, что устремлены были в будущее, далеко за пределы отведенного престарелому правителю срока. Так, восседая в кресле, лорд объявил сыну свою волю.

– Отправляйся в дорогу, – молвил правитель, – прежде чем окончатся мои дни, а потому поспеши; держи путь отсюда на восток, минуя ведомые нам поля, пока не откроются твоему взгляду земли, кои явственно принадлежат Фаэри; пересеки их границу, сотканную из сумерек, и отыщи тот дворец, о котором говорится только в песнях.

– Это далеко отсюда, – молвил юный Алверик.

– Да, – отвечал лорд, – это далеко.

– А обратный путь, – молвил юноша, – еще более долог. Ибо расстояния в тех полях иные, нежели здесь.

– Именно так, – отозвался отец.

– Что должно мне сделать, – вопросил сын, – когда отыщу я тот дворец?

– Взять в жены дочь короля Эльфландии, – объявил правитель.