Анчутка вздохнул.

– Плохо, – признался он. – Гоняют почём зря. Бывало, выберешь семью, поселишься… И только-только уют наладишь – глядь, а соседи уже в инквизицию стукнули – из зависти. Ну и приезжают эти… комсобогомольцы…

– Кто-кто? – попятившись, ужаснулся лопоухий.

– Коммунистический союз богобоязненной молодёжи… – угрюмо расшифровал Анчутка. – Нагрянут бригадой, цитатники у них, пульверизаторы со святой водой… И давай изгонять! «Именем Пресвятой Революции, сгинь, – говорят, – вредное суеверие!» В общем, хорошего мало…

– Ну, здесь, знаешь, тоже… – ревниво сказал серый. – В Лиге Колдунов вон законопроект выдвинули… О правах гражданства и призыве на действительную службу…

От изумления Анчутка едва не грянулся со стропила.

– Кого на службу? – ошалело переспросил он. – Домовых?!

– Да и домовых тоже… «Все на защиту демократии!» Нам-то ещё так-сяк – в гражданскую оборону, а вот лешим хуже… Им ведь в погранвойска идти – межевыми. Водяных аж в начале мая забрили – Чумахлинку патрулируют…

– Ну, не все… – со знающим видом заметил лопоухий. – Донные пока уклоняются… Русло-то ещё не тралили…

И Анчутке живо припомнился водяной Хлюпало, в бритом виде сильно похожий на бежавшего в Аргентину Бормана…

– Причём лучше под первый призыв угодить, – озабоченно добавил серый с подпалинками. – А то потом дедовщина всякая начнётся…

Анчутка висел вниз головой и моргал.

– Н-не… – опасливо протянул он наконец. – Я тогда, пожалуй, тоже… уклонюсь…

– Ага! – Серый победно осклабился. – Уклонился один такой! А куда ж ты денешься? Загребут – и на комиссию!

– А у меня правая ножка хромая! – нашёлся Анчутка. – Пьяный поп кадилом огрел… при царском режиме…

Насчёт хромоты он, понятно, приврал, но хромоту, в конце концов, можно было изобразить, тем более что и шрамик вот на коленочке остался…

Домовые злорадно всхохотнули.

– Ты ещё на плоскостопие сошлись!.. Ты кто? Гражданин? Гражданин! Ну так вперёд и с песней! «Не плачь, кикимора!..»

– Да я ж ещё не гражданин…

– Ну, станешь!

Обмякший Анчутка свисал со стропила наподобие тряпочки. Замшевый лобик собран в гармошку. Домовые переглядывались с ухмылкой.

– А что вообще нужно… для гражданства?..

– У-у, бра-ат… – Тот, что покрупнее, с деланым сочувствием оглядел Анчутку и принялся сокрушённо качать головёнкой и цокать язычком. – Ну, нам-то, местным, проще: подал заявление – и всё… и гражданин… А вот для таких, как ты, для беженцев… Кикимору-мать триста раз проклянёшь, пока гражданство выбьешь…

– А если не выбью? – в страхе спросил Анчутка.

– Ну и никаких тебе прав…

– Например!

– Н-ну… голосовать не будешь…

Анчутка опешил и надолго замолчал, соображая, в чём тут подвох.

– А оно мне надо? – искренне спросил он наконец. – Ну не буду я голосовать… Зато в армию не пойду!

Домовые разом оборвали смех. На личиках – растерянность и обида. Нет, такого цинизма они даже от лыцкого беженца не ожидали.

– Ах ты, морда дезертирская… – изумлённо и угрожающе начал серый с подпалинками, но не договорил – задохнулся от возмущения. – Это что же? Мы, значит, межу охранять, демократию отстаивать, а ты, змей, закосить решил? В нетях решил сказаться? Да я тебя сейчас…

– Тише ты… – испуганно прошипел лопоухий, вцепившись товарищу обеими лапками во вздыбленную на загривке шёрстку. – Не шуми! Этого разбудишь… внизу…

– Не замай!.. – огрызнулся тот, сжимая кулачки и делая шажок к Анчутке. – Набежало вас тут, обезьян дымчатых, из-за Чумахлы! Шагу уже ступить некуда! Тебя кто сюда звал?

Анчутка разжал коготки и, кувырнувшись через головёнку, мягко пал на задние лапки. Конечно, с двумя противниками (пусть даже и плюгавенькими) в одиночку он бы не справился, но внизу, всхрапывая, ворочался Африкан, и это вселяло в беженца уверенность. Кроме того, у него было кое-что для них припасено.

– Сгинь! Контр-ра!.. – ликующе провозгласил Анчутка, сильно жалея, что не может увидеть себя со стороны.

Серый с подпалинками подавился, злобно выпучив и без того выпуклые глазёнки. Лопоухий присел.

– Существуешь, вражина? – вдохновенно продолжал Анчутка. – Учению перечишь, жмара запечная?..

И тут что-то произошло. Мохнатое от пыли нутро чердака крутнулось, дощатый настил вывернулся из-под пяточек – и ополоумевший от ужаса домовичок стремглав полетел в жуткую непроглядную тьму…

* * *

В себя он пришёл на краю выщербленного тротуара в каком-то неведомом ему ночном переулке – и лишь тогда сообразил, что стряслось. Видимо, они всё-таки разбудили Африкана, и тот спросонья послал их куда-то очень-очень далеко…

Да, но куда именно? Анчутка со страхом огляделся. Как всегда после изгнания словом, чувствовал он себя мерзко – будто брюшко изнутри с мылом вымыли. Фонари не горели, но кое-где желтели низкие окошки частного сектора. Недавних супостатов поблизости не наблюдалось. Надо думать, рассеяло по дороге. Обоих…

Где же это он, однако? Кажется, даже и не в Чумахле. Вот и дождик уже не накрапывает… Ущербная однобокая луна, тусклая, как лампочка в подъезде, смутно прорисовывала перед домовичком тесный кривой переулок. Тихо ботала по древесной фене чёрная потрёпанная листва, да невидимая мелкая собачонка тявкала тоненько и отрывисто – как в бутылку.

Внезапно в отдалении возник и разросся знакомый до дрожи звук: ритмично заклацало, застучало… Трамвай. Причём как бы выскочивший из-под земли, поскольку минуту назад всё было тихо. Анчутка обмер, сердчишко остановилось. Подземная линия трамвая имелась только в Лыцке (на метро у Партиархии не хватило средств). Станции, правда, были самые настоящие, облицованные мрамором, с электронными табло, со скульптурами в нишах и даже с коротенькими эскалаторами в одиннадцать ступенек. Лыцк, как известно, стоял на семи холмах, и поэтому идущий по кольцевому маршруту трамвай то выскакивал на поверхность, то снова нырял под землю…

Неужто Африкан снова зашвырнул его в Лыцк? Анчутка был уже готов опуститься на четвереньки и завыть на тусклую ущербную луну. Чудом пересечь границу, добраться до Чумахлы, обрести такого покровителя – и всё зря? Постанывая, Анчутка двинулся вдоль штакетника… Не узнавая местности, он долго плутал по переулкам, как вдруг впереди из чёрной листвы вылупился желток светофора – и домовой остолбенел вторично.

В Лыцке светофоров не было. Да, но если это не Лыцк, то, значит… Анчутка смотрел – и всё никак не мог поверить своему счастью. Только теперь он вспомнил, что в Баклужино тоже недавно пустили подземный трамвай, поскольку обе столицы ни в чём не собирались уступать друг другу.

Невидимкой Анчутка выскользнул на пустынный проспект, залитый прохладным светом белых ламп, и, пройдя вдоль стены розового трёхэтажного здания, приостановился, недоумевая. Тротуары, кажется, были вымыты с мылом. Анчутка принюхался. Нет, всё-таки, наверное, со стиральным порошком… Живут же в Баклужино люди! Да и домовые, наверно, не хуже…

Впереди показался одинокий прохожий. Сзади –