– Я слышал, на еврейку Сосию Симеон заведено уголовное дело. Я бы хотел получить копию обвинительного заключения.

Как он и подозревал, Avogadori предвидели, что к этому делу будет проявлен некоторый интерес. Обвинительное заключение было отпечатано более чем в ста экземплярах на хорошей бумаге. Выпростав руку из рукава, Доменико принял толстую стопку листов, узнав гарнитуру шрифта Венделина фон Шпейера.

– Благодарю вас, – любезно поблагодарил он чиновников.

Доменико принялся перелистывать страницы, выискивая собственное имя. Взгляд его зацепился за выражения «содомия» и «дьявольское наущение». Призвав на помощь опытный взор адвоката и положившись на сердце влюбленного мужчины, он принялся читать все подряд, внимательно и не спеша. Вскоре на него снизошли спокойствие и холодная ярость. Буря чувств к Сосии сменилась ровным и тяжелым сердечным ритмом ненависти.

Каким же идиотом он был! Во-первых, потому что подумал, будто жертвой – благородным вельможей – в обвинительном заключении может быть он сам. Разумеется, в этом случае его бы уже давно арестовали Signori di Notte и он не расхаживал бы на свободе. Но сколь тщеславен он был, полагая, что остается единственным любовником Сосии благородного происхождения!

Его захлестнула горечь. «Будь она проклята, – подумал он, – мне нет до нее никакого дела».

А ведь какой щедростью он окружил ее: одежда, деньги, книги – даже первое издание поэм Катулла.

– Боже мой! – прошептал он. – Это же та самая книга, которую нашли при ней. Она упомянута в обвинительном заключении. Смогут ли они выследить меня по ней?

Этот документ уничтожил его. Доменико прижал палец к пупку и надавил. Он хотел Сосию, но еще сильнее он хотел причинить ей боль. Боль, которая несколько дней назад угнездилась в его гениталиях, была ничем по сравнению с муками, которые он желал обрушить на ее голову.

«И даже если она станет первой, кому доведется испробовать на себе весь арсенал игрушек заплечных дел мастеров, – пожал он плечами, – какое мне до этого дело? Я знаю ее: она не скажет, откуда к ней попала эта книга». Он лежал на кровати, глядя в потолок, мысленно представляя себе всю процедуру пыток и казни. Сосии, по его мнению, вырвут язык, затем ослепят на один глаз, после чего колесуют.

Ему даже не пришло в голову вмешаться и попытаться помочь ей.

Когда ее тело будет наконец смято и изуродовано, вот тогда он, быть может, научится не желать его более.

* * *

Фелис Феличиано узнал о случившемся в stamperia, где работники обсуждали новости, сбившись в стайки, словно морские чайки, кружащие над свежей буханкой хлеба, упавшей за борт с лодки булочника. Они услышали историю и теперь пересказывали ее друг другу сквозь стиснутые зубы. Еще бы, она ведь принадлежала им, поскольку они знали женщину лично. В лицо, по крайней мере. Ведь сколько раз она приходила сюда в поисках Бруно, посверкивая своими желтыми глазами!

– И содомия вдобавок, – услышал Фелис чей-то шепот, когда пересказ подошел к концу.

Ему не понадобилось много времени, чтобы получить все необходимые сведения, пусть даже приправленные фантазиями очередного рассказчика. Долгие месяцы они лелеяли в душе надежду, глядя, как она неторопливо входит и выходит из студии, самоуверенная и самодовольная, словно кошка весной.

А первая мысль Фелиса была о ягодицах Сосии, украшенных несколькими кругами, нанесенными зелеными чернилами, похожими на глаза многочисленных змей.

Фелис думал: «…чтобы получить зеленые чернила, в марте и апреле месяце сорвите цветки ириса и измельчите три поникших листочка, чтобы они пустили сок. Добавьте квасцы. Намочите в образовавшемся растворе лоскут материи и оставьте его сохнуть. Когда же вам захочется извлечь из него зеленый цвет, возьмите раковину моллюска, немного щелока и взбитого яичного белка, вновь смочите раствором лоскут и хорошенько выжмите его. Получатся искомые зеленые чернила. После этого ими можно писать, и на бумаге они будут выглядеть очень хорошо».

– Фелис, – запинаясь, промямлил Морто, – мы должны помочь Бруно.

– Что ты сказал?

– Ты читал обвинения?

Фелис взял в руки отпечатанный лист и быстро пробежал его глазами. Брови его сошлись на переносице.

– Но здесь речь идет не о Сосии, – пробормотал он. – Что вообще происходит?

Теперь я знаю, что потревожило наш сон давеча ночью.

Сегодня я ходила на Риальто, а там все только и говорят, что о жене еврея, моего еврея, того самого, что спас меня.

Говорят, что ее схватили и бросили в темницу, выдвинув против нее ужасные обвинения, которые не передать словами, ведь она оказалась и ведьмой, и шлюхой, и творила такие деяния, о которых и говорить-то страшно, потому что воздух может почернеть, а вороны могут выклевать вам глаза.

Но кто знает, правда ли это? Она родом не из этого города, к тому же еврейка, так что любой может затаить на нее злобу… Но, как говорится, дыма без огня не бывает, верно?

Как странно, что у моего собственного еврея оказалась жена-проститутка. Он кажется мне таким хорошим и чистым, но ведь он тоже занимался с ней любовью, как и все прочие. Я думаю, каково это – совокупляться с женщиной, интимные места которой известны всему миру.

Но потом я вспоминаю те морские прогулки, которые мы с мужем совершали на лодке по ночам, когда наш сын не мог заснуть. Тогда мы видели, как мимо скользят дворы, дорожки и двери – причем каждый дворец наглухо отгородился от мира, словно монахиня, – и только нам, тихонько проплывающим мимо в глухую полночь, с борта лодки открывался такой вид, каким не мог похвастать больше никто в этом городе.

Не исключено, что то же самое произошло с евреем и его женой. Окружающие видели лишь выставленные на всеобщее обозрение открытые участки – и лишь он один знал о существовании той ее части, которую она прятала от всех, никогда не сдавая внаем? И он полагал, что имеет полное право любить ее такой?

Я знаю, что в нем живет любовь и он знает, что она собой представляет. Я уверена в этом.

Но вот какие чувства она испытывала к своему мужу, проделывая с ним то же самое, что и со всеми остальными? Нравились ли ей густые черные волосы, что кучерявятся у него на руках, и смотрела ли она на них, когда он протягивал руку, чтобы погладить ее по щеке? Нравилось ли ей поднимать глаза и видеть его склонившимся над нею, глядящим на нее сверху вниз своим глубоким взором? Мысли эти крутятся у меня в голове, словно пылинки в пламени свечи.

Священники говорят, что это дурно, когда муж любит жену так, словно она шлюха, – и сгорает от вожделения, словно она – девка, купленная специально для этой цели. Быть может, именно здесь мы и совершили ошибку, мой муж и я.