— Да блин! Какого фига?! Что вообще за фотки?! С чего ты взяла, что у меня с Мариной что-то было, а? Скажи мне, скажи! — закричал он.

— Ммм, Марина. Вот как ее зовут, — улыбнулась Дилара.

— А как я должен ее называть? — почему-то разозлился Леха. — Зачем ты вообще все это устроила? Почему ты мне не веришь?!

Кажется, он был в панике и не контролировал себя.

— Как я могу тебе верить? Ты же якобы ничего не помнишь, — сказала Дилара, чувствуя, как закапали по щекам слезы. Они стекали на подбородок, на шею, попадали на губы.

Леха прорычал что-то в отчаянии. Не знал, как себя вести, и что говорить. Потерял контроль.

— Как мне теперь тебя целовать, зная, что ты целовал ее? — спросила сквозь слезы Дилара. — Мне так противно. Ты мне противен.

— Вот как? — закричал он еще громче, и его голос был прерывистым, будто он задыхался. — Противен? Противен, значит?! Я тебя люблю! Люблю, поняла?

Он никогда раньше так не говорил. Вообще был скуп на комплименты, словно они были признаком мужской слабости. Но порою смотрел на нее под светом фонаря, и не мог отвести взгляда. И тогда она понимала без слов, что он считает ее красивой. Считает ее своей.

…и все было ложью.

— Иди завтракать, — горько усмехнулась Дилара. — Не заставляй свою девушку ждать.

— Ты моя девушка.

— Уже нет. Я тебя бросаю. Прощай, Леша.

Эти слова были точно пули в висок — вылетали одна за другой.

— Ну и прощай, — сказал Леха, и Дилара, глотая слезы, отключилась.

А потом написала ему сообщение:

«Никогда не хочу видеть тебя. Ты отвратительный. Жалею о каждом дне, который провела с тобой».

И заблокировала всюду, где только могла. Кроме своего сердца.

Там заблокировать его не получалось.

Вот и все. Ее первые серьезные отношения кончились. А чувства остались — хрупкие, нежные и беззащитные, точно веточки сирени, который каждый мог сломать.

Опустившись на корточки, Дилара закрыла лицо ладонями и заплакала. Из-за дома появилась Элина.

— Ты чего? — растерянно спросила она и села рядом, гладя сестру по спине. Она будто понимала, из-за кого страдает старшая сестра. — Не плачь, ну не плачь. Ты другого встретишь… Хорошего мальчика. Ну не плачь. Пожалуйста…

Элина обняла Дилару, и та разревелась еще больше.

Я слушала Дилару и не понимала, что происходит. Как так? Леха был с другой? Неужели это правда? Он не похож на парня, который будет таким легкомысленным и жестоким. Как и Дима, он казался мне неплохим человеком, со своими принципами. Не зря же он вступился тогда за Дилару, когда ее травили.

Мне не верилось в его измену. Ну не такой он человек, не такой!

— Ты уверена, что Леха реально изменил тебе? — осторожно спросила я, а в ответ она перекинула скрин сторис этой Марины.

Боже, они целовались так, будто были готовы сожрать друг друга. Отстой. Неужели он перестал себя контролировать и наломал дров?

— Мне так плохо, Полин, — прошептала подруга. — Сижу в дальней комнате, подальше ото всех. Не хочу, чтобы видели, как я плачу.

— Вам нужно поговорить…

— Нет. Не хочу его видеть. Слышать не хочу. Ненавижу его, просто ненавижу! — всхлипнула Дилара.

Я не стала убеждать ее в обратном — когда эмоции зашкаливают, не до разговоров. По себе знаю — вчера то же самое было у нас с Димой. Но он хотя бы не был с другой. Задумалась на миг — что бы я чувствовала, узнай, что моя парень целует другую девушку? Например, ту Вику, с которой я видела его на балконе?

Мне даже представлять это было страшно. Наверное, я бы не пережила предательства. Не смогла бы. Боже, моя бедная Дилара. Ей сейчас так тяжело. Как ей помочь? Что сделать? Может быть, мне самой поговорить с Лехой? Или попросить Диму, когда тот вернется?

— Котик, успокойся, — ласково сказала я подруге. — Да, то, что произошло, ужасно. Но тебе нужно успокоиться, встретиться с Лехой и обсудить. Вдруг…

— Я не могу. Сломалось, — вдруг сказала Дилара.

— Что сломалось? — переспросила я, вновь идя следом за деловитым Лордом. Опять он меня куда-то тащит!

— Внутри что-то сломалось. Любовь сломалась. Осталась только обида и ненависть. Я не могу, меня разрывает просто. Так больно, — заплакала подруга, и я снова попыталась ее утешить, хоть и знала, что мои слова сейчас ничего не значат. Когда больно, они не помогают. Но тем не менее, я продолжала разговаривать с Диларой, стараясь сохранять спокойствие. Если истерить начнем мы обе, это ни к чему хорошему не приведет. Мне нужно привести ее в чувство.

Мы с Лордом обошли двор и направились к подъезду Димы.

— Полина! — вдруг услышала я знакомый женский голос и обернулась. В метрах двадцати от меня стояла Саша, которая только что вышла из такси.

Ее лицо было таким, что я сразу поняла — что-то случилось. В нем было отчаяние. Смутно знакомое. Но что?..

— Дилара, я перезвоню тебе через минуту, — сказала я подруге, отключилась и направилась к Саше, ничего не понимая. Лишь ощущая нарастающую тревогу.

Саша побежала ко мне. Ее волосы были растрепанными, расстегнутая куртка обнажало хрупкое плечо, а в глазах царила паника. Только сейчас я поняла — она приехала в домашних тапочках.

Да что же такое?..

Мы остановились друг напротив друга.

— Что случилось? — спросила я.

— Полина… Дима дома? — спросила она странным голосом. Безжизненным, выцветшим. Таким не сообщают о хороших вестях. Таким говорят о плохом.

По моим рукам побежали мурашки, и в то же время в лицо ударил порыв ветра.

— Нет… Димы нет. Кажется, он уехал к отцу, — честно ответила я. И впервые увидела, как глаза человека стекленеют. Саша смотрела на меня этими странными стеклянными глазами, безвольно опустив руки, и ее губы искривились, словно она хотела зарыдать.

— Значит… Это… правда, — прошептала она. Каждое слово давалось ей с трудом.

— Что? — только и спросила я, перестав дышать

— Он погиб, Полина, — сказала Саша, глядя на меня в упор.

— К-кто? — переспросила я.

И тогда я услышала приговор.

— Дима.

— Что?..

Телефон выпал из моих рук вместе с поводком. В голове стало пусто — вместо мыслей сплошная бездна.

— Дима погиб, — повторила Саша. Ее плечи дрожали, а по лицу текли слезы. — Я… Я услышала по новостям… Но… Но не поверила… Решила… Что он… дома… Приехала… А тут ты… И…

Она закрыла лицо ладонями и заплакала навзрыд. А я стояла и смотрела в землю. Звуки почти пропали, цвета стали смазанными, пальцы похолодели, будто были в снегу.