— Как вы думаете, лейтенант? — спросил Моргенштерн. — Люди с таким жирным загривком дольше корчатся на виселице?

— Да, безусловно, — подтвердил тот.

— Предатель! — крикнул Моргенштерн. — Вам, конечно, известно, как мы поступаем с предателями!

Отец Шлемм сказал:

— Вы ушли, вывели за собой гарнизон. Если это предательство — спасать немецкий город от разрушения, спасать жен и детей тех, кто ушел вместе с вами… в том числе и вашу жену, герр крейслейтер, если это предательство — спасать ни в чем не повинных людей от смерти, которой им грозили американские пушки, тогда…

— Вы, наверно, считаете нас совсем дураками! — загремел Моргенштерн. — Думаете, нам неизвестно, что здесь делалось последние сутки — как вы совещались с американцами, какие козни тут замышляли?

— Почему же вы не спросите своих осведомителей, как это все было? — негромко проговорил патер. — Спросите их. Спросите Бундезена. Он скажет вам, что я рекомендовал его в бургомистры.

— Приведите Циппмана! — распорядился Моргенштерн.

Циппмана ввели. Он был весь избит — лицо распухшее, в крови.

— Ну-с, герр бургомистр! — издевательским тоном сказал Моргенштерн.

— Меня… меня заставили, — запинаясь, пробормотал аптекарь.

— Я же вам говорил! — воскликнул патер Шлемм. — Американцы спросили, не нацист ли Бундезен, и назначили вместо него Циппмана.

— Повесить! — сказал Моргенштерн.

— Которого? — спросил лейтенантик.

Моргенштерн старался продлить эти сладостные минуты. Его взгляд переходил с патера Шлемма на Циппмана и обратно и наконец окончательно остановился на жалкой дрожащей фигуре того, кто еще совсем недавно был бургомистром города Нейштадта — ставленником американцев.

— Вот этого!

Известия о зверской расправе с американцами в Нейштадте переходили с одного командного пункта на другой. К тому времени, когда Бинг добрался до своей дивизии, Фарриш и Уиллоуби уже выработали план действий.

Поскольку Фарриш предпринял атаку на Нейштадт и лагерь «Паула» на свой страх и риск, ему надо было закончить эту операцию — и закончить ее с блеском. Полумеры могли только навлечь на его голову гнев педантов, отстаивающих святость пунктирных линий на карте, а такими педантами кишмя кишели штабы корпуса, армии и армейской группы. Он затребовал из авиационного корпуса две эскадрильи, чтобы наказать город с воздуха, и готовился двинуть туда большие силы.

Средневековый погреб нейштадтской фирмы «Винная торговля братьев Бундезен» дважды спас жизнь Келлерману и профессору. Первый раз, когда в Нейштадт вернулись немцы, второй — когда на него обрушился Фарриш.

Солдаты Диллона сломали тяжелый замок на двери в погреб, спустились вниз и извлекли оттуда бочонок вина — по словам герра Бундезена, лучшей марки, — Впрочем, он несколько преувеличивал, ибо на самом деле оно было из дешевых. Запасного замка у герра Бундезена не нашлось. И президент торговой палаты решил сам охранять свои подземные сокровища. Если ему не удалось справиться с американцами, то соседей-то он во всяком случае не пустит сюда.

Стоя на своем одиноком посту, герр Бундезен слышал, как немецкие войска вернулись в город, и с замиранием сердца ждал исхода этого неравного ночного боя. Наконец ему показалось, что пора выйти на улицу. Он возглавил толпу, кричавшую «Хайль» победителям, и отсутствовал довольно долго, а потому не мог увидеть, как двое в полосатой одежде вынырнули откуда-то из темноты и вошли в никем не охраняемый погреб, причем один из них, тот, который был помоложе, вел, вернее, тащил за собой своего спутника — старика.

Сойдя вниз, в самые недра погреба, в кромешную тьму, пропитанную запахом кисловатой винной плесени, они спрятались там. Зекендорф безвольно покорялся Келлерману, а тот твердо решил высидеть здесь до конца.

Келлерман взял бутылку и стал вытаскивать пробку из горлышка, орудуя зубами и ногтем большого пальца. Пробка подалась.

— Выпьем!

Оба выпили. От старого вина их сразу разморило; захотелось спать. Их разбудил оглушительный грохот. Они не знали, что сейчас — день или ночь, и только чувствовали, как сотрясается земля словно под ударами гигантских кулаков. Сотни винных бутылок плясали на полках, стукаясь одна о другую, добавляя к глухим взрывам свой резкий перезвон.

Профессор протянул к Келлерману свои дрожащие руки. Келлерман обнял его изможденное тело, хрупкое, почти как у ребенка. Внезапно вернувшись к действительности из глубины сна, чувствуя, как над головой у него и под ногами все ходит ходуном, не понимая, что это, кошмар или явь, старик проговорил срывающимся голосом:

— Теперь конец!

— Вздор! — сказал Келлерман. — Просто нас бомбят. — Он встал и ощупью пошел к двери. Он увидел там слабый, мерцающий огонек. Огонек приближался. Герр Бундезен, держа в дрожащей руке свечку, в страхе за свою жизнь прибежал спасаться в глубинах погреба.

Виноторговец увидел человека в полосатой лагерной одежде. Колеблющийся свет лег на запавшие щеки, темные шрамы, сверкающие глаза. Смерть падала на герра Бундезена с неба, надвигалась на него из недр земли. Герр Бундезен вскрикнул. Он уронил свечку, повернулся и бросился бежать.

Снова тьма. Келлерман прислушивался к гулкому эху, которое подхватывало спотыкающиеся шаги Бундезена, донося их сюда сквозь звон бутылок.

Потом его швырнуло на землю. Волны грохота сменяли одна другую; здание у них над головой рушилось. Он встал и пошел по лужам вина, по битому стеклу. Темнота наполнилась тяжелой пылью и едким дымом.

— Келлерман! Келлерман! — послышался дребезжащий голос профессора.

— Я здесь! Надо выходить!

Они ползком поднялись по ступенькам в первый этаж. Часть здания обвалилась. Миновав глыбы камня, из которого были сложены эти стоявшие веками стены, миновав изуродованное тело герра Бундезена, они вышли на свет, струившийся сквозь нагромождение балок у входа. Развалины уже охватило огнем.

Келлерман пролез наружу между двумя балками и вытащил за собой профессора. Несколько часов они бродили по пустынным, почти непроходимым улицам. Людям, уцелевшим после бомбежки, было не до них. Остатки немецких войск бежали в горы. Затянутое дымом небо отливало оранжевым заревом.

Поняв, наконец, что он жив, профессор спросил:

— Куда же мы теперь?

— Пойдем домой, — просто ответил Келлерман. — Домой — в Рур, в Креммен. И вы тоже со мной пойдете.

— Хорошо, — сказал Зекендорф. — Я очень рад.

На рыночной площади они натолкнулись на передовые части дивизий Фарриша.

Вторично занимая город, американцы решили обойтись без всяких формальностей. Они не задержались в нем. Они не стали утруждать себя сформированием городского управления, заботами о подаче электроэнергии и уборке мусора. Электричества в Нейштадте не было, и весь этот средневековый город превратился в груды мусора.