— Скиталец! — вырвалось у Алавина. Ульрика шумно выдохнула сквозь сжатые зубы.

Седой старик поднял ту руку, в которой не было копья.

— Скоро придет зима, — сказал он, — но за ней последуют весна и лето. С дерева твоего рода облетела листва, но в стволе его дремлет скрытая сила и оно снова зазеленеет — если его не срубит топор. Поспеши! Пускай ранен Эрманарих, он не уймется, пока не изведет все ваше семейство. Воинов у него гораздо больше, чем наберется у тебя. Если ты останешься здесь, то погибнешь. Подумай! Ты собирался на Запад, у визиготов тебя ожидает радушный прием, тем более что в этом году Атанарик потерпел от гуннов поражение на Днестре и ему нужны люди. Он наверняка отдаст под твое начало отряд. Слуги же Эрманариха, явившись сюда, найдут лишь пепелище, ибо ты подожжешь Хеорот, чтобы он не достался королю, помянув заодно сраженных братьев. Это вовсе не будет бегство, ибо на чужбине ты выкуешь для своих соплеменников светлое завтра. Ныне кровь твоих предков течет в тебе одном. Береги ее, Алавин.

Лицо Ульрики исказилось от гнева.

— Твой язык всегда был без костей, — прошипела она. — Не слушай его, Алавин, прошу тебя. Отомсти за моих сыновей — сыновей Тарасмунда…

Юноша сглотнул.

— Ты и вправду хочешь, чтобы я пощадил убийцу Сванхильд, Рандвара, Хатавульфа и Солберна? — пробормотал он.

— Тебе нельзя оставаться тут, — сурово ответил Скиталец. — Иначе твоя жизнь достанется королю заодно с жизнями сына и жены Хатавульфа и твоей собственной матери. Когда тебя превосходят числом, отступить не зазорно.

— Д-да… Я наберу войско из визиготов…

— Ты никого не станешь набирать. Через три года до тебя дойдут вести об Эрманарихе. Ты обрадуешься им. Боги покарают короля. Я клянусь тебе в этом.

— Ну и что? — фыркнула Ульрика.

Алавин набрал в грудь воздуха, расправил плечи, постоял так миг-другой, а потом сказал:

— Успокойся, мачеха. Решать мне, ибо глава дома — я. Мы примем совет Скитальца. — Но зрелость слетела с него в мгновение ока, и он жалобно спросил: — О, господин, неужели мы никогда больше не увидим тебя? Не покидай нас!

— Увы, — проговорил Скиталец. — Так будет лучше для вас. Да, прощание длить ни к чему. Мир вам!

Он пересек залу и вышел за дверь под проливной дождь.

43 г.

Тут и там во времени разбросаны были базы Патруля, на которых агенты могли отдохнуть от забот и треволнений службы. Одним из таких мест служили Гавайские острова до появления на них полинезийцев. Хотя этот курорт существовал на протяжении тысячелетий, мы с Лори посчитали себя счастливчиками, когда нам удалось зарезервировать там коттедж на один-единственный месяц. По правде сказать, мы подозревали, что тут не обошлось без Мэнса Эверарда.

Но когда он, ближе к концу нашего пребывания на Гавайях, навестил нас, мы не стали ни о чем выспрашивать. Держался он дружелюбно, отправился с нами на пляж, а потом отдал должное приготовленному Лори обеду. Лишь только под вечер заговорил он о том, что находилось для нас сейчас одновременно и в прошлом, и в будущем.

Мы сидели на веранде. В саду пролегли прохладные голубые тени; они тянулись до самого папоротникового леса. На востоке берег круто обрывался к серебрящемуся морю; на западе сверкала в небе над Мауна-Кеа вечерняя звезда.

Где-то поблизости журчал ручеек. Природа словно источала целительный покой.

— Значит, вы готовы вернуться? — поинтересовался Эверард.

— Да, — ответил я. — К тому же черновая работа вся проделана, базовая информация собрана и обработана. Мне остается только продолжать записывать песни и предания в том виде, в каком они были сложены, и отмечать последующие изменения.

— Всего-то-навсего! — воскликнула Лори с добродушной укоризной и накрыла мою ладонь своей. — Что ж, по крайней мере, ты излечился от своего горя.

— Это так, Карл? — спросил Эверард, понизив голос.

— Да, — отозвался я с напускным спокойствием. — Разумеется, от воспоминаний мне никуда не деться, но такова уж наша общая доля. Впрочем, на память чаще приходит хорошее, и это спасает меня от срывов.

— Вы, конечно, понимаете, что к прежнему возврата нет. Многим из нас приходится сталкиваться с чем-то подобным… — Мне показалось, или голос его, сделавшийся вдруг хрипловатым, действительно дрогнул? — Когда такое случается, человек должен переболеть и выздороветь.

— Знаю, — хмыкнул я. — Вам ведь известно, что я знаю?

Эверард выпустил изо рта дым.

— До определенной степени. Поскольку дальнейшая ваша карьера не отмечена никакими безрассудствами, не считая тех штучек, какие рано или поздно выкидывает любой агент Патруля, я счел непозволительным для себя тратить собственное время и средства Патруля на продолжение расследования. Я прибыл к вам не в качестве официального лица, а как приятель, которому захотелось узнать, как вы тут поживаете. Поэтому давайте не трогать тех тем, к каким у вас не лежит душа.

— В вас есть что-то от старого добродушного медведя, — рассмеялась Лори. Мне было не по себе, но глоток коктейля с ромом помог собраться с мыслями.

— Ну почему же? — возразил я. — Спрашивайте. Я убедился, что с Алавином все будет в порядке.

Эверард пошевелился.

— Как? — осведомился он.

— Не тревожьтесь, Мэнс. Я действовал осторожно, в большинстве случаев

— не напрямик. Скрывался под разными личинами, и он ни разу не узнал меня.

— Я провел ладонью по гладко выбритому подбородку: римская манера, как и коротко остриженные волосы. Если потребуется, мне даже не придется заново отращивать бороду — наклеят точь-в-точь такую, какая у меня была. — Да, Скиталец вышел в отставку.

— Разумно, — одобрил Эверард и откинулся в кресле. — А что стало с тем пареньком?

— С Алавином? Он увел на запад, к Фритигерну, довольно многочисленную компанию готов, в которой была и его мать Эрелива. — Вернее, ему еще предстояло увести их, три столетия спустя. Но мы говорили на английском, система времен в котором в сравнении с темпоральным совершенно не разработана. — Его там хорошо приняли, тем более что он вскоре крестился. Как вы понимаете, уже по этой причине со Скитальцем надо было кончать. Какие могут быть у христианина дела с языческим богом?

— Хм-м… Интересно было бы узнать о его ощущениях.

— Насколько я могу судить, он не распространялся о своем родстве со мной. Разумеется, если его потомки — он удачно женился, — если его потомки сохранили семейную традицию, они, должно быть, видели во мне призрака, бродившего когда-то по отеческим землям.

— По отеческим землям? А, так Алавин не вернулся на Украину?

— По-моему, нет. Обрисовать вам историческую ситуацию тех лет?