Он почувствовал, как металл памятника умягчился. Плащ колыхнулся, словно на него пахнул ветер. Лампасы, лишь прочерченные на бронзовых брюках, обрели цвет красного шелка. На грубо вылепленной Звезде вспыхнул бриллиант. Недвижный слиток лица дрогнул, в глазах появился влажный блеск, веки устало опустились и вновь поднялись — подали знак Алексею, что он услышан. В ту же минуту из-за постамента вышел мужчина, молодой, с черной бородкой, с черными, спускавшимися на лоб волосами, легкий в походке, грациозный и узкий в талии, переставляя быстрые ноги в мягких коротких сапожках. Алексей узнал в нем Сталина, в ранний, кавказский период, каким запечатлело его охранное отделение в моменты арестов и ссылок. Он поманил Алексея, проходя мимо, произнес:

— Сталин — не бронза, а скорость света, — и пошел, увлекая за собой..

Они оставили площадь, прошли по многолюдной улице, пересекли сквер с могучими платанами и косматыми пальмами. На краю сквера прилепилась к необъятному, стального цвета стволу харчевня. На вывеске намалеваны усачи в белых и черных бурках. Стол, уставленный разрезанными арбузами, бутылками и бокалами. Длинноволосый грузин, выпучив глаза, опустошает рог, полный вина. Сталин вошел в харчевню, приглашая за собой Алексея. Навстречу заспешил угодливый хозяин в шелковой безрукавке, с коричневым носатым лицом, на котором изобразились искренняя радость и неподдельное радушие.

— Здравствуй, Сосо, — открыл он объятья навстречу Сталину.

— Здравствуй, Каха, — ответил Сталин, прижимая свою щетинистую щеку к выбритой щеке хозяина.

— На твое любимое место, Сосо? — хозяин шел перед гостями с легким поклоном, зазывая в глубину харчевни, где стояли черные, пропитанные вином и бараньим жиром столы, крутилось неуклюжее мельничное колесо, переливая мягко хлюпающую воду, на стенах висели связки красного перца, высушенные желтые тыквы, гирлянды чеснока и лука

— Сегодня Зураб у тебя работает? — спросил Сталин, отодвигая тяжелый, грубо сколоченный стул, садясь спиной к стене, сплетенной из гибких ветвей. — Пусть принесет все, чем богато твое заведение. Мой гость долго находился в пути, и ему нужно хорошо подкрепиться.

— Есть бутылочка киндзмараули, Сосо, специально для тебя, из Сванетии.

— Там еще живо несколько лоз, которые родят настоящий виноград. Угостим гостя натуральным грузинским вином.

Хозяин с ликующим выражением лица ускользнул в отдаленные сумерки харчевни, откуда доносилось шипенье, летели искры, пламенели угли мангалов. Алексей и Сталин остались вдвоем, окруженные плетеньем веток, словно укрылись от посторонних глаз на дне огромной корзины.

— Как проходил поход? — Сталин положил на стол ладони, и Алексей заметил, какие длинные, гибкие, с розовыми гладкими ногтями у него пальцы. — Эту войну со стороны России ведут не генералы, не командующие округов и армий, а командиры полков и комбаты. Только их мужеству и находчивости обязана Россия своей победой. Генералы никуда не годятся. Генеральный штаб никуда не годится. Министр обороны — пустое место. Россия после своего страшного поражения, когда отступала на всех фронтах в течение двадцати лет, сегодня ведет свою первую наступательную, имперскую войну. Ты верно поступил, оказавшись с воюющей армией. В дальнейшем ты сможешь спросить у своих генералов, конструкторов, директоров военных заводов, почему они не были готовы к войне. Почему штурмовики Су-27 лишены приборов ночного видения и систем постановки помех, что позволило грузинам в первые дни войны уничтожить десяток русских самолетов. Почему маршевые колонны не насыщены современными средствами связи, работающими в закрытом режиме. Американцы со спутников перехватывали переговоры командиров, определяли маршруты движения, передавали грузинам, а те успевали совершать маневры, избегая ударов. Почему русские танки Т-72 выступили в поход без «активной брони» и несли потери от грузинских противотанковых средств. За все эти упущения платит кровью русский солдат, а всего-то надо было расстрелять одного-двух генералов.

Сталин барабанил пальцами по столу, блестел молодыми, оливковыми глазами, и было видно, что он страдает от невозможности вмешаться в ход событий, отделенный от них толщей застывшей исторической магмы. В этой толще оцепенели и навек иссохли причинно-следственные связи, не позволяя вождю из великого прошлого дотянуться до ничтожного настоящего.

— Я знаю природу того, что позволило тебе изменить траектории падающих бомб и спасти от бомбардировки колонну. Знаю природу того, что побудило тебя пойти на верную смерть, спасая осетинского младенца, но, окруженный непробиваемой сферой, ты остался невредим. Я понимаю твои побуждения, когда ты вырвал из рук осетин обреченного на смерть грузина и отпустил его на опушке дубовой рощи. Ты накрыл прозрачным шелком, заслонил невидимой завесой колонну десантников, спасая ее от грузинских танков. Тебе удалось воскресить убитого комбата, подключив к его пробитому сердцу свое, живое. Когда-то, в шумном собрании не понимающих тебя людей, ты сказал, что Царь Николай мне, «красному царю», передал с небес райскую лампаду, сделав меня сопричастным своей святости. Но это не так. Он передал ее тебе у Ганиной ямы, и ты держишь лампаду, которую он вложил в твои руки. Только святость способна протянуть лучи из прошлого в будущее, преодолеть глухую толщу времен. Ни железная воля, ни отважная мысль — только святость оживляет, делает влажными и сочными связи, через которые исчезнувшее время соединяется с еще не наступившими днями.

Алексей слушал и при этом замечал, как сидящий перед ним темноволосый молодой человек с оливковыми глазами, постепенно меняет внешность. Волосы его становились гуще, приобретали слабый медовый оттенок. Зачесанные назад, они открывали широкий лоб, на котором обозначились морщины и выпуклые надбровные дуги. Щеголеватая бородка исчезла, образовались густые усы с легкими завитками на концах. Губы, утратив малиновую свежесть, стали резче, подвижнее. Теперь это был тот Сталин, что выиграл битву за Царицын, добился неоспоримых высот в партии и уже произнес знаменитую речь над гробом Ленина, в лютую стужу, стоя без шапки, глядя, как из хрупких замерзших цветов выглядывает мертвенное лицо Ильича.

Явился тот, кого Сталин назвал Зурабом, — войлочная шапочка покрывала седую шевелюру, пышные, как песцовые хвосты, усы разлетались в стороны, коричневый, с сухим горбом нос, делал лицо воинственным, воинственность подтверждал багровый шрам на щеке.

— Здравствуй, Иосиф, — улыбался Зураб, расставляя на столе тарелки с душистой зеленью, горшочки с красным и черным лобио, стаканы с жирным, как сметана, мацони. — Ты спрашивал у меня в прошлый раз, как зовут дочку Гоги Квартели. Так вот, я вспомнил. Ее зовут Цесана. Цесана Квартели.

— Хорошо, что сказал. А то я все мучился, не мог припомнить, — Сталин ухватил с блюда сизый, с синим отливом лист, потер в тонких пальцах, и запахло мятой, терпкой маслянистой горечью. На столе появилось блюдо с горячим, золотисто-белым хачапури.

Миска с лоснящимися хенкали. Большая тарелка с гроздьями дымной, пронзенной шампурами баранины. Зураб, прижимая к груди, принес бутылку вина с красной наклейкой и сургучным утолщением на горлышке. Так кормилицы прижимают к сосцам драгоценное чадо.