Сагай направился к воротам. Они заплатили за проезд добытыми в пути и выделанными Светорадой шкурами горных ланей, но все равно смуглый чернобородый стражник спросил о цели визита. Спросил по-гречески, и Светорада решила, что отвечать придется ей, так как некогда изученный ею ромейский язык она знала куда лучше Сагая. Но не успела княжна открыть рот, как Сагай бойко ответил:

– Я еду к кривому Зифу.

Стражник только кивнул, больше разглядывая переданную ему шкуру, чем самих путников.

Они миновали первые ворота города, укрепленные высокими каменными башнями, потом вторые, где тоже стояли стражники в начищенной броне, которые опирались на длинные копья с ромбовидными наконечниками. Светораду поразило, что открывшаяся перед ними улица была вся вымощена плоскими гладкими плитами. Такой роскоши она не видела даже в столице Хазарии.

Солнце уже почти село, улицы погружались в сумерки, но все равно в городе еще кипела жизнь. Мимо катили свои тележки зеленщики, шли груженные поклажей ослики, сновали закутанные в длинные покрывала женщины. Пробираться приходилось не спеша, копыта неподкованных печенежских коней не цокали, а шаркали по мощенным плитами улицам. К тому же Сагай, несмотря на то что неплохо ориентировался в городе, явно чувствовал себя стесненно среди такого количества незнакомых людей и закрытого пространства. Светорада озиралась в надежде увидеть хоть кого-то из русских купцов – степняк за время пути надоел ей до ломоты в зубах. Однако отстать от него сейчас она все же не решалась.

Наконец, проехав достаточно большое расстояние вдоль городской стены, Сагай свернул в узкий проулок, и они оказались подле массивных ворот какого-то строения Сагай спешился и постучал в ворота. Открыл ему мужчина в византийской хламиде, но своим скуластым лицом и живыми черными глазами больше похожий на степняка. Правда, глаз у него был только один, второй почти полностью закрывало бельмо.

Светорада не слышала, что сказал Сагай, но одноглазый распахнул ворота, и они въехали внутрь. Сагай тут же отошел со своим знакомым под навес, и они начали о чем-то негромко говорить. Светорада стояла, держа за руку Глеба. Дворик, окруженный с трех сторон глухими стенами, был достаточно чистым; между строениями виднелся проход, и оттуда несло нечистотами. Вскоре во двор вышли двое крепких мужчин, одноглазый что-то сказал им, и один из этих здоровяков бесцеремонно взял Светораду за руку, увлекая в проход, из которого доносилась вонь. Она, было, заупрямилась, оглянулась на Сагая и вдруг увидела, как он быстро вскочил в седло. В руках у него был небольшой, но увесистый кожаный мешочек.

У Светорады расширились глаза, когда она осознала страшную правду: Сагай продал их с Глебом одноглазому! – Сагай! – рванулась в руках стражника Светорада. – Сагай, будь ты проклят!

Но он только втянул голову в плечи и ударил саврасую пятками, стремясь поскорее уехать.

Ту ночь Светорада с Глебом провели в большом темном сарае, где кроме них было еще немало измученных грязных рабов. К Светораде долго не шел сон; сидя под стеной, она прижимала к себе уснувшего Глеба. На нее словно нашло какое-то отупение. Она так устала противостоять ударам судьбы! Когда в полутьме ее теснили и толкали – в сарае яблоку негде было упасть от расположившихся на отдых невольников – она только зло огрызалась. «Ненавижу!» – стучало у нее в мозгу. Она не знала, кого ненавидит: Сагая ли, печенегов, Овадию, разрушившего ее жизнь, а может, самих небожителей, свою Недолю, посылавшую ей одно испытание за другим, пока она не пала на самое дно. Ибо теперь княжна понимала, что ее скоро выставят на рынке рабов, что ее продадут, как скот. А Глеб… Судьба этого маленького хрупкого княжича волновала ее больше всего. И только тревога за него удерживала Светораду от окончательного отчаяния, заставляла думать, как быть дальше. Ей непременно надо переговорить с одноглазым работорговцем Зифом, надо попытаться втолковать ему, что они с Глебом не простые невольники, за них могут заплатить куда больше, чем за обычных рабов.

Однако кривого Зифа она увидела только на следующий день, когда ее в группе других невольников привели на узкое пространство на побережье, где немного в стороне от остальных строений располагался рынок рабов. Здесь стояли деревянные помосты, куда по знаку Зифа стражники вытаскивали то одного, то другого невольника, срывали одежду, чтобы показать тело, а покупатели бесцеремонно щупали их, заставляли открыть рот, осматривали с головы до ног.

Работорговец Зиф все время находился рядом с несколькими богато одетыми покупателями. Они порой указывали на того или иного невольника на помосте, если же они не проявляли интереса, то рабов мог купить любой из желающих. Так на глазах Светорады продали пару сильных мужчин, по виду степняков, потом светловолосую пожилую женщину, мальчика-подростка. Светорада с ужасом сознавала, что скоро подойдет и их с Глебом очередь, когда ее заставят подняться по деревянным ступенькам и смотритель рабов сорвет с нее одежду.

Она решила обратиться к стоявшему рядом охраннику.

– Послушай, почтеннейший, – произнесла она по-гречески. – Передай Зифу, что мне надо переговорить с ним. Я не простая невольница, я русская княжна.

Страж потер кулаком морщины на лбу, оглядел молодую женщину и проворчал, что остриженные волосы и худоба могут снизить ее стоимость.

– Ты меня не совсем понял, почтеннейший…

Она не окончила фразу, потому что он отвернулся и стал смотреть туда, откуда послышалось цоканье копыт по плитам, и показалась небольшая группа всадников в богатых одеждах. Светорада, проследив за его взглядом, увидела, что Зиф тоже кинулся к подъезжающим, стал что-то оживленно говорить. И тут…

Светорада давно не вспоминала о его существовании. Теперь же во все глаза смотрела на солидного холеного мужчину, восседавшего на красивой белой лошади. Складки его сиреневой бархатной хламиды искрились золотыми нашивками, курчавые темные волосы, чуть тронутые сединой на висках, были зачесаны короткой челкой на лоб, подбородок чисто выбрит, на лице властное и достойное выражение. Это был бывший жених смоленской княжны Ипатий Малеил, стратиг города Херсонеса!

У Светорады перехватило дыхание, когда он, скользнув взглядом по столпившимся за охранниками рабам, что-то сказал работорговцу и стал разворачивать своего великолепного белого жеребца. На его холеном красивом лице появилось выражение брезгливости.

– Ипатий! – закричала Светорада, не помня себя. Схватила Глеба и рванулась к нему. – Ипатий Малеил!

Стражник попытался было удержать ее, но взвыл, когда она вцепилась зубами в его волосатую руку. Она видела, что Ипатий оглянулся на ее зов, смотрит, чуть хмуря темные, сросшиеся на переносице брови. Неужели он не узнает ее? Неужели она так изменилась?

Расталкивая толпу, она подбежала к нему и почти рухнула, вцепившись в его стремя.

– Помоги мне, Ипатий! Ты ведь когда-то любил меня!

Глеб начал плакать, выскользнул из-под ее руки, но она и не заметила, держалась за стремя Ипатия, видела, как он склоняется, поднимает руку, жестом удерживая в стороне кинувшихся было к ним охранников.