Ты видишь своего папу? А Джейми? А молодого повесу Брайана? Вот это пирушка! Ты видишь?

Она рассмеялась.

— Да, вот папа, он выкрикивает слова застольной песни и наполняет чашу вновь и вновь, потому что от пения его мучит жажда. О! Как бы ему здесь понравилось!

— Здесь должны быть лошади, — сказала она уверенно, — у папы всегда должна быть лошадь.

— Прекрасные, быстрые, как ветер, лошади рвутся с привязи.

— И кто-нибудь позаботится о нем и уложит его потом в постель? Колум рассмеялся и обнял ее за плечи:

— Я знал, что ты тоже почувствуешь это, — сказал он.

Скарлетт улыбнулась, и глаза ее сверкнули изумрудным огнем.

Ветер сбросил капюшон ей на плечи и тепло коснулся непокрытой головы. Дождь кончился. Она посмотрела на синее, будто вымытое небо. Ослепительные белые облака танцевали под порывами ветра. Казалось, что они очень близко, такие теплые, нашедшие, наконец, приют себе в Ирландии.

Потом она посмотрела вниз и увидела свою страну, что расстилалась перед ней: зеленые, свежие поляны, нежную, полную жизни листву деревьев и живых изгородей. Было видно так далеко! Горизонт закруглялся и казался краем земли.

Что-то древнее и языческое зашевелилось в ней, и едва укрощенная дикость, что составляла ее суть, нахлынула и захлестнула ее. Вот что значит царствовать — высота над землей и близость к солнцу. Она широко раскинула руки, словно желая обнять мир, лежащий у ее ног.

— Тара, — произнес Колум.

— Я так странно себя чувствую, Колум, будто это вовсе и не я, — говорила Скарлетт, забираясь в повозку.

— Это века, милая Скарлетт, все жизни, что прожиты здесь, все радости и печали, пиры и войны — они здесь, витают в воздухе, лежат в земле у тебя под ногами. Время, годы, что не имея счета, бременем ложатся на землю. Ты не можешь увидеть, услышать или прикоснуться к ним, но чувствуешь их легкое прикосновение, их беззвучные голоса. Время. И таинство.

Скарлетт поправила свой плащ.

— Это как тогда у реки. Какое-то необыкновенное чувство. Я почти нашла слово, но потом опять потеряла его, — и Скарлетт рассказала про сад Эрлов, реку и вид с башней.

— В лучших садах всегда есть вид, не так ли? — голос Колума был ужасен, в нем послышалась злоба. — Молли так сказала?

Скарлетт закуталась в плащ. Что она сказала не так? Колум никогда еще не был таким чужим.

Но вот он повернулся к ней и улыбнулся, и она поняла, что ошибалась.

— Ты поймешь мою слабость, Скарлетт. Сегодня в Триме будут представлять лошадей для скачек. Мне бы очень хотелось посмотреть и выбрать, на кого поставить в воскресенье.

Ей тоже очень этого хотелось.

«До Трима миль десять — это немного», — подумала Скарлетт. Но дорога сильно петляла, меняла направление, как ей вздумается, затем, сделав наугад еще несколько петель, возвращалась, наконец, в нужную сторону.

Поэтому неудивительно, что Скарлетт горячо поддержала предложение

Колума остановиться в ближайшей деревне выпить чаю и перекусить. Они проехали до перекрестка и свернули на прямую широкую дорогу. Колум подстегнул пони и тот пошел быстрее, через несколько минут подхлестнул его еще разок, и, плавно покачиваясь, они поехали через большую деревню.

— Почему здесь так пустынно? — спросила Скарлетт, когда лошадка опять сбавила ход.

— Никто не живет в Баллихаре, это место пользуется дурной славой.

— Жаль, здесь красиво…

— Ты когда-нибудь была на скачках, Скарлетт?

— По-настоящему только один раз в Чарльстоне, но дома мы частенько устраивали скачки на короткие дистанции.

Папа просто с ума сходил. Он совершенно не мог спокойно ехать по дороге и разговаривать с попутчиком. Он устраивал скачки на каждой миле по Дороге.

Скарлетт засмеялась. Иногда Колум очень походил на папу.

— Они, должно быть, все перекрыли в Триме, — сказала Скарлетт, увидев толпу на беговом поле. — Да, все здесь!

Она увидела множество знакомых лиц.

Парни О'Хара стали махать руками и улыбаться. Скарлетт не позавидовала бы им, если бы старый Дэниэл узнал, что они были здесь. Ведь они еще не перекопали поле.

Земля была утрамбована на три мили. Рабочие как раз заканчивали последние приготовления. Колум привязал пони недалеко от беговой дорожки. И они стали прокладывать себе путь в толпе.

Все были в приподнятом настроении, все знали Колума, все хотели познакомиться со Скарлетт — «той маленькой леди, которая хотела знать, носит ли Роберт Донахью перчатки во время работы на ферме».

— Я чувствую себя королевой бала, — прошептала она Колуму.

— На кого лучше поставить? — через множество препятствий он вел ее к тому месту, где лошадей водили по кругу.

— Но, Колум, они великолепны. Что такие прекрасные лошади могут делать на скачках в этом захолустье?

Ему пришлось объяснять, что скачки не были захолустными. Победитель получает денежный приз до пятидесяти фунтов, это больше, чем годовой доход владельца лавки или фермера. А прыжки через препятствие — это настоящая проверка, которая позволяет выбрать лучшего. Победитель вполне может состязаться на самых крупных скачках в Пинчестоне, Голвее или даже в Дублине.

— Или выиграть любую скачку по всей Америке.

Он с улыбкой кивнул:

— Ирландские лошади — лучшие в мире, это признают все.

— Так же, как ирландское виски, я полагаю, — сказала дочь Джералда О'Хара. Эти две вещи она слышала с самого рождения. Барьеры казались ей очень высокими, так что, скорее всего, Колум прав. Эти скачки должны быть потрясающими. Да, действительно, лучших каникул и желать невозможно.

Какой-то приглушенный ропот пронесся в толпе.

— Драка! Драка! Колум вскарабкался на изгородь, чтобы посмотреть. Дикий оскал исказил его лицо. Он стукнул кулаком по раскрытой ладони левой руки.

— Ну, на кого ставишь, Колум? — спросил человек, стоявший рядом.

— Конечно, пять шиллингов на О'Хара.

Толпа возбужденно отхлынула от беговой дорожки. Колум спрыгнул вниз, схватил Скарлетт за руку и бросился бежать.

Три-четыре дюжины мужчин, молодых и старых, схватились врукопашную и, похрюкивая и повизгивая, дрались кулаками, ногами и локтями. Толпа обступила их неровным кругом, издавая одобрительные возгласы. Как бы в подтверждение того, что драка вспыхнула внезапно, верхняя одежда кучей лежала на одной стороне «ринга», некоторые пальто и куртки были сняты в такой спешке, что их рукава оставались вывернутыми наизнанку. На дерущихся же были одни рубашки, которые очень быстро краснели от крови хозяина или его противника. Не было никаких правил или порядка. Каждый бил того, кто оказывался ближе к нему, потом оглядывался в поисках следующего. Тех, кто был сбит с ног, быстренько поднимали и снова втягивали в драку.