Илья стоял у окна, зажмурившись, вдыхал утренний майский воздух. В голове крутились разные доводы, почему жену Поскребышева демон слопал, а жену Крылова не слопает.

Крылов не входит в ближний круг. В отличие от Бронки Поскребышевой, Маша Крылова никогда не сидела за одном столом со Сталиным, не ездила на Ближнюю дачу, ее брат еще ребенок, а не кремлевский врач. Да, но ее мама – кремлевский врач, и однажды побывала на Ближней, вскрыла нарыв на ноге со сросшимися пальцами. Ну и что? Никаких родственных связей с Троцким нет. Можно подумать, что у всех, кого берут, есть родственные связи с Троцким. Бронка наполовину еврейка, наполовину полька. Маша русская. Хотя нет! Покойная бабушка, мама Веры Игнатьевны, была еврейка, то есть Вера Игнатьевна наполовину, Маша на четверть. У папы, Петра Николаевича, дед то ли поляк, то ли литовец… Но из артистов Большого никого не взяли даже в тридцать седьмом, а Маша уже солистка, и сейчас тридцать девятый…

Порыв теплого ветра ударил в лицо, звякнула форточка. Илья опомнился, тряхнул головой и прекратил эти бессмысленные споры с самим собой: возьмут, не возьмут, почему, за что. Искать логику в ледяном хаосе магического сознания демона Сталина все равно что заниматься гаданием, но не на пятаке, не на картах или кофейной гуще, а на мучениях и смертях сотен тысяч людей.

Он вернулся к столу, занялся очередной сводкой.

Ни одного советского агента на территории рейха не осталось. Информация о Германии, добытая разведками других стран, приходила через посольства этих стран в Москве, ее воровали или получали легально. Доклады послов и атташе, протоколы переговоров, официальных и тайных, подтверждали: сближение Сталина с Гитлером обернется катастрофой. Да в общем, не требовалось никаких подтверждений, достаточно было вспомнить события последних трех лет и взглянуть на карту.

У Ильи в голове постоянно звучало: «Если завтра война».

Пакт между СССР и Германией – война, без всяких «если». Спецреферент Крылов пытался донести эту простую мысль до сознания Инстанции через свои сводки.

Для кого он их составлял? Для Сосо? Но Сосо твердо верил: если они с Адольфом договорятся, Адольф после Польши нападет на Францию, на Англию, а на Сосо нападать не будет. Для товарища Сталина? Но товарищ Сталин уже кружился в ритуальном брачном танце с товарищем Гитлером.

За стеклом иллюминатора Габи видела леса, бесконечные равнины, темные пятна деревень, редкие ниточки дорог. После бессонной ночи слипались глаза. Она смотрела на блеклое, грустное, беззащитное пространство, по которому ползла крестообразная тень самолета, и думала: «В этом самолете летит война, в самолете фюрера летит смерть».

Никому из всей большой свиты Риббентропа не удалось поспать ни часа в гостинице в Кенигсберге, откуда делегация утром 23 августа вылетела в Москву.

Всю ночь Риббентроп вносил поправки и дополнения, исписал своим косым крупным почерком гору бумаг, требовал срочно соединить его то с Берлином, то с Берхтесгаденом. Когда говорил с Берлином, орал как бешеный. Если в трубке был Берхтесгаден, говорил тихим, сладким голосом:

– Да, мой фюрер… непременно, мой фюрер… вот этот вопрос я бы хотел уточнить, если позволите, мой фюрер.

Трубка в его руке дрожала, и было слышно, как в трубке орет его фюрер.

Габриэль фон Хорвак включил в состав делегации глава секретариата Эрих Кордт, с одобрения Риббентропа. Она уже неплохо знала русский и могла пригодиться в Москве. О том, что она попадет на сами переговоры в Кремль, не было речи. Ей предстояло сидеть в посольстве, переводить русские документы и писать отчеты для МИДа.

– Война начнется через неделю, – сказал Макс, провожая ее в Кенигсберг. – Первого сентября согласно плану «Вайс» германские войска войдут в Польшу.

Это понимали почти все в МИДе и в Министерстве обороны. Из пассажиров самолета только Риббентроп не понимал или делал вид, что не понимает. На его лице постоянно менялись гримасы: то лягушачья улыбка со сжатыми губами и сморщенным носом, то баранья сосредоточенность. Брови вниз, губы трубочкой. Брови вверх, губы бантиком. Иногда он отпускал бодрые шутки о русской водке, морозах и медведях. Ему не терпелось познакомиться со Сталиным, которого он называл «своего рода мистической личностью».

За день до отлета Габи встретилась с Осей и вывалила ему гору информации, доказывающей, что пакт между Гитлером и Сталиным – это война.

– Все я знаю, и в Москве знают, – сказал Ося. – Сталин подпишет пакт. Гитлер готов предложить ему что угодно – половину Польши, Прибалтику, Финляндию, да хоть Австралию с Новой Зеландией. Англичане и французы ни кусочка чужой земли Сталину не предлагают, поэтому пакт он подпишет с Гитлером, а не с ними. К тому же он давно безответно влюблен в Гитлера. Наконец добился взаимности. Как ты думаешь, у тебя там будет хоть капля свободного времени?

– Понятия не имею. Мы летим всего на сутки.

– Если вдруг удастся немного погулять по Москве, обязательно пройди по Никитскому бульвару, он совсем недалеко от посольства. Вечером, часов в девять, там очень приятно гулять. Тихо, красиво.

– Я постараюсь, – обещала Габи, – но это не от меня зависит.

Самолет приземлился. Габи увидела фанерный щит с надписью «Москва» по-французски, флаги со свастикой, с серпом и молотом. У трапа Риббентропа встретил толстый советский чиновник с развевающимися седыми волосами.

Делегацию ждала вереница тяжелых сверкающих автомобилей, похожих на американские «бьюики». Молодые люди в темных костюмах бегали и помогали рассаживаться.

За окном мелькали деревья, пустыри, какие-то трубы, бетонные заборы, косые деревянные домики, фанерные щиты с лозунгами и портретами Сталина, прямоугольные двухэтажные коробки с черными дырами окон, покрытые облезлой розовой или желтой краской. Габи подумала, что это хозяйственные постройки, склады, ангары, но заметила возле коробок белье на веревках и поняла, что внутри живут люди.

Когда миновали окраины, появились высокие дома, широкие проспекты, трамваи, много прохожих. Макс оказался прав. Изображений Сталина тут было больше, чем людей на улицах. В глазах рябило от плакатов, лозунгов, марширующих гигантов с серпами, молотами, снопами колосьев. Пропаганда по рецептам Геббельса, только еще обильнее и грубее.

Старинное, очень красивое здание немецкого посольства находилось в Леонтьевском переулке, неподалеку от Никитского бульвара. Именно там, на Никитском, Ося встретился с доктором Штерном. Коричневый плащ, зеленая шляпа, оторванная пуговица, журнал «Крокодил». Доктор Штерн перепутал пароль. Габи помнила наизусть каждую деталь той встречи. Ося много раз повторял, что своим спасением она обязана вовсе не ему, а доктору Штерну и еще одному человеку. Ося ничего не знал о нем, называл «порядочный человек с возможностями», сокращенно – ПЧВ. Этому ПЧВ Ося передавал информацию через старика священника из итальянского посольства в Москве и через доктора Штерна.