Впрочем, не так уж он бездарен.

Бездарными были игры ее воображения, раз за разом укладывающие на кафель мертвые тела и никому не нужные предметы, а ведь первоначальная картинка (та самая, которую мог бы увидеть ребенок, неожиданно проснувшийся в картонной коробке у мусорных баков) была ясной и исполненной смысла, и только слепой мог не заметить этот смысл: все жестянки, в произвольном порядке расставленные на столе, казались ржавыми. И лишь одна выглядела новехонькой: та самая, на которой была изображена танцующая девушка с браслетами на запястье. Почему именно она, а никакая другая?

Догадка, забрезжившая в сознании Дарлинг, требует своего подтверждения. Но для этого нужно спуститься вниз, на кухню, попутно моля бога, чтобы никого не встретить по дороге и — самое главное — у навесных шкафчиков, куда Анн-Софи составила жестянки накануне.

…Молитва оказалась услышанной: в пустой сумрачной кухне не было никого, кроме певицы Дорис Дей, вылезшей из магнитолы поприветствовать Дарлинг незатейливой и немного грустной песенкой How Insensitive[16]. Обвинения в бесчувственности были совершенно напрасны: сердце Дарлинг ходило ходуном, а пальцы подрагивали все то время, пока она открывала нужный шкафчик и перебирала жестянки в поисках девушки с браслетами. Девушка нашлась в самом дальнем углу (и когда только Анн-Софи успела заставить ее всеми другими банками?) — и оказалась неожиданно тяжелой. Ни одна из специй не может столько весить, ни одна! Так могут весить камни… или бронза.

Бенинский леопард, чью тяжесть до сих пор помнили руки Дарлинг.

Но бенинского леопарда не могло быть здесь по определению: он унесен Йеном и вряд ли вернется сюда хоть когда-нибудь. И почему, почему Анн-Софи не смутил вес жестянки, ведь она умная женщина и не могла не догадаться, что что-то здесь не так?..

Плотно притертая крышка поддалась не сразу, а когда поддалась, Дарлинг едва не выпустила из рук жестяную коробку — и вовсе не потому, что устала держать ее на весу.

Вот оно, подтверждение догадки!

За узкой спиной девушки (принцессы Афрекете или кого-то другого), за ее худыми запястьями и двумя десятками браслетов прятался не кто иной, как Мик!

Вернее, Маву, гордость африканской коллекции Даша, самый ценный, самый важный ее представитель. Он не был бронзовым, как леопард-убийца, он не был каменным или деревянным, как многочисленные головы ухув-элао, он был… золотым!

Целый кусок золота, ослепляющий своим сиянием! Воздух вокруг Маву снова сгустился и приобрел ярко выраженный оранжевый оттенок, который сменился желтым, затем — изумрудным, затем — нежно-фиолетовым, в жизни Дарлинг не видела подобной красоты! Но теперь грозное великолепие Маву не пугало, как при первом знакомстве, напротив — утешало и успокаивало, как если бы Дарлинг снова стала маленькой и снова очутилась в объятиях папочки, на время покинувшего свой сухогруз. Эмоции, овладевшие ею, были такими острыми и такими сильными, что она судорожно вздохнула, переводя дыхание.

И тут же почувствовала чей-то ответный вздох.

Он не принадлежал Маву и не принадлежал танцующей девушке; он вообще не шел от жестянки. Он шел извне, от дверей кухни. И в этом вздохе не было ни капли восхищения, одна лишь плохо сдерживаемая ярость и злость.

Обернувшись, Дарлинг увидела Анн-Софи. Она стояла в дверном проеме и пожирала глазами жестянку в руках Дарлинг. Так, как будто знала, что находится там, внутри.

А если и вправду знала?

Услужливая память тотчас подсунула Дарлинг калейдоскоп картинок из вчерашнего дня: вот Анн-Софи открывает дверцы шкафчика и достает оттуда джезвы. Вот в ход идут совсем другие дверцы, и на столе выстраивается целая батарея жестянок, где танцующая девушка — одна из многих, но Анн-Софи обращается с ней так, как будто в ее плоти скрыты невесомые корица или розмарин, а совсем не упитанный африканский бог. Вот Анн-Софи открывает крышки, проверяя содержимое, и снова закрывает их.

И… она не могла не увидеть спрятанного в утробе танцовщицы Маву!

Тогда почему она не удивилась? Не рассказала о находке Дарлинг?.. Впрочем, она могла и не рассказывать: кто такая Дарлинг, чтобы доверять ей жестяночные тайны? Но удивиться она была просто обязана!

А она не удивилась, нет!

Потому что нет ничего удивительного в обнаружении какой-то вещи там, куда ты сам ее положил.

— Доброе утро, — прошелестела Дарлинг едва слышно.

— Да. — Голос Анн-Софи был таким же тихим и осыпался как песок. — Я ошиблась в вас, детка.

— Я не понимаю…

— Лжете. Все вы понимаете. Я ошиблась в вас. А Даша — нет.

— Вы с самого начала знали о Маву. — Дарлинг сжала жестянку с божком так крепко, что побелели костяшки пальцев.

— Да. Это мой самый старый знакомый. — Песка, струящегося изо рта Анн-Софи, хватило бы не на одну пустыню. — Мы познакомились с ним одновременно с Даша, но он выбрал ее. Ничего удивительного, так всегда и бывало.

— Но теперь Даша нет.

— Я думала, что мои мучения счастливо закончились, но появились вы, дорогая моя. Это неприятно. И мне нужно было присмотреться к вам повнимательнее, а я этого не сделала. Но никогда не поздно все исправить.

— И что же вы собираетесь исправлять?

— Ошибку, что же еще? Ошибки нужно исправлять, чтобы двигаться дальше. Устранять их с дороги, безжалостно вымарывать. А поскольку моя ошибка — вы…

— Придется устранить меня? Так же, как вы устранили Даша, свою самую близкую по- другу?

Анн-Софи неожиданно рассмеялась, обдав Дарлинг тучей песка — на этот раз мелкого и раскаленного.

— Ненавижу это слово!

— Слово или ту, кого вы убили?

— Значит, вы думаете, что это сделала я?

— А вы хотите убедить меня в обратном?

— Я и секунды не потрачу на убеждения. Тем более что у меня их не так много. Дайте сюда то, что вы держите в руках.

— То, что я держу в руках, не принадлежит вам. И никогда не принадлежало.

Дарлинг не чувствовала никакого страха, и если бы сейчас Анн-Софи достала из складок одежды револьвер и нацелила его на нее — это ровным счетом ничего бы не изменило. Наверное, все дело в Маву, это он придает силы. И даже если отбросить его мистическую составляющую, в сухом остатке у Дарлинг имеется тяжеленный кусок золота, который можно использовать как метательное орудие.

Но прибегнуть к таким кардинальным действиям не пришлось: и все потому, что за спиной Анн-Софи неожиданно забрезжило спасение. Оно пришло точно в назначенный срок, не раньше и не позже, секунда в секунду, — и в этом своем появлении вчерашний паук, вонючий покемон Йен (а именно он вырос за спиной ничего не подозревающей француженки) на мгновение уподобился всесильному Маву.