Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возвращайся — куда? На родные берега Эллады, в Мемфис или сюда, в Александрию? Золото саркофага отзывалось холодом на прикосновение. Сосредоточиться на прошлом не удавалось. Она бросила прощальный взгляд на золотые фигуры барельефов, вышла и спустилась с холма, ни разу не обернувшись. Чувство освобождения, впервые испытанное в храме Эриду, закрепилось окончательно. Она исполнила последнее, что мучило ее сознанием незавершенности.
Таис вернулась в белый дом под кедрами, отведенный ей по приказу Птолемея после того, как она отказалась жить во дворце. В полном царском облачении афинянка поехала в колеснице с Эрис к величественному дому Птолемея. Таис прежде всего потребовала свидания наедине. Царь, готовивший праздничную встречу и пир, подчинился с неохотой. Однако, когда нубийский невольник внес и распечатал кожаный сверток с золотой уздечкой, Птолемей забыл о недовольстве.
— Вот подарок, привезенный мне от твоего имени молодым фракийским рабом, — сказала Таис.
— Не посылал, хоть и люблю такие вещи редкого мастерства.
— И эти две дерущиеся пантеры на налобнике ничего тебе не говорят?
Птолемей, чувствуя серьезность Таис, все же хотел отшутиться.
— Наверное, посланы одним из твоих бесчисленных обожателей?
— Возможно. Из таких, которые хотят, чтоб я была мертвая!
Птолемей вскочил в гневе и удивлении.
— Вели отнести это ученым врачам Мусея, чтобы они определили яд, от которого пал Боанергос и моя жизнь стала на край пропасти Тартара. Я давно бы была уже там, если бы не она, — афинянка показала на Эрис.
— От моего имени? — закричал Птолемей, топнув ногой. Его могучий голос разнесся по дворцу. Забегали, бряцая оружием, воины.
— Не гневайся понапрасну. Ни я, ни Эрис ни на мгновение не подумали о тебе. Но прислал это человек из твоего окружения, не сомневайся!
— Не может быть!
— Подумай сам, посмотри на изображение пантер, мудрый мой Птолемей. И еще — ты назначил наследником сына Береники, а не своего старшего сына — Птолемея Молнию. И не моего Леонтиска. За это благодарю тебя; мальчик не умрет от рук убийцы. Но мать Птолемея Молнии сошла в Аид, а я еще жива и царствую…
— Береника?! — Голос Птолемея оборвался, как у получившего смертельную рану.
— Нет! — возвращая ему жизнь, прозвучало уверенное слово. — Вот! — Таис подала табличку с именем.
Птолемей пожал плечами.
— Спроси Беренику. Я думаю, имя ей должно быть известно, хоть она и не причастна к мерзкому делу.
Птолемей вышел в бешенстве и вернулся через несколько минут, таща за собой растрепанную Беренику, очевидно одевавшуюся для пира. Ее тонкое, смертельно бледное лицо исказилось страхом, а черные глаза перебегали с Таис на мужа.
— Знаешь его? — Птолемей выхватил у Таис роковую дощечку. Береника, прочитав, упала к его ногам.
— Мой двоюродный брат с материнской стороны. Но я клянусь Стиксом и мраком Аменти…
— Не клянись, царица, — Береника замерла от четко сказанного Таис титула, — мы знаем невиновность твою.
Афинянка подняла Беренику, и та, хотя была выше ростом, показалась маленькой перед мемфисской царицей.
— Я прикажу тотчас схватить негодяя! — вскричал Птолемей, ударив в металлический диск.
— Напрасно. Он, конечно, скрылся, едва лишь получил весть о провале покушения. Но ты его запомни, царь! — почти с угрозой сказала Таис и отошла от Береники, повелительным жестом отослав прибежавших на зов слуг. — Я отменяю празднество! Сегодня я буду говорить с моим мужем наедине!
Птолемей не решился прекословить.
Они пробыли в уединении до рассвета, уложив Эрис в одной из комнат. Никто не узнал, о чем разговаривали царь и царица. На рассвете Таис положила перед Птолемеем священный уреос, сняла многоцветные царские бусы и египетскую одежду, надела любимую желтую эксомиду и ожерелье из когтей черного грифа.
С огромной террасы дворца открывались виды на беспредельное море, расцвеченное розовым взглядом Эос.
Птолемей сам принес пурпурного вина критских виноградников и налил две тонкие чаши, выточенные из горного хрусталя еще при первых фараонах Египта.
— Гелиайне, царь! Пусть хранят тебя все боги Эллады, Египта и Азии в славных делах твоих — строителя и собирателя! — Таис подняла чашу, плеснула в направлении моря и выпила.
— Говоря так, ты отрываешь частицу моего сердца, — сказал Птолемей, — я мучительно расстаюсь с тобой.
Лукаво усмехнувшись, афинянка постучала по флакону для вина из рога индийского единорогого зверя баснословной ценности.
— Ты пьешь только из него, опасаясь отравления?
Птолемей слегка покраснел и ничего не ответил.
— Ты пришел в возраст. Пора выбрать только одну царицу. И ты ее выбрал! О чем горевать?
— Незабвенно великое прошлое, когда я сопутствовал Александру и ты была с нами в Месопотамии.
— Незабвенно, но жить только прошлым нельзя. Когда будет готов корабль?
— Я дам приказ немедленно подготовить круглое судно с крепкой охраной. Через два-три дня ты сможешь отплыть, только скажи, куда направить кормчего.
— На Кипр, к Патосу.
— Я думал, ты вернешься в Афины.
— Побежденные покойным Антипатром, с Мунихией, запертой македонцами, со свежей могилой отравившегося Демосфена? Нет, пока вы вместе с Кассандром, Селевком и Лисимахом не кончите войны против Антигона, я не поеду туда. Ты, разумеется, знаешь, что военачальник Кассандра в Аргосе сжег живьем пятьсот человек, а в ответ стратег Антигона полностью разорил и опустошил священный Коринф?
— Что же, это война!
— Война дикарей. Одичали и воины, и их начальники, если могут позволить себе на земле Эллады такое, чего не смели и чужеземцы. Если все пойдет так, я не жду хорошего для Эллады!
Птолемей смотрел на Таис, внимательно ее слушая.
— Ты говоришь то же, что новые философы, недавно появившиеся в Мусее. Они называют себя стоиками.
— Знаю о них. Они пытаются найти новую нравственность, исходящую из равенства людей. Счастья им!
— Счастья не будет! На западе крепнет Римское государство, готовое весь мир низвести до рабского состояния. Почему-то они особенно ненавидят евреев. Римляне подражают эллинам в искусствах, но в своем существе они злобные, надеются лишь на военную силу и очень жестоки к детям, женщинам и животным. Вместо театров у них громадные цирки, где убивают животных и друг друга на потеху ревущей
