Роксана молчала. Отрок поспешно выскользнул за дверь, а она всё стояла в холодных сенях и тупо смотрела в темноту. Наконец, не выдержав, она бросилась на ларь, уронила голову и тихо, беззвучно разрыдалась.

Господи, за что, за что досталась ей тяжкая сия доля?! Завтра она увидит Глеба, своего ладу, в гробу! Она верила, до последнего часа верила, отгоняя тревожные предчувствия, что всё обойдётся, что схлынет лихолетье, что Глеб воротится, прогонит корыстолюбивого Святополка, прикажет повесить на воротах предателя Славяту, бросит в поруб лукавого Яровита!

Но вот вдруг единожды вечером словно стукнуло, кольнуло что-то её в самое сердце. Сама не ведая почему, она поняла: Глеб не придёт, она не увидит его больше... живым! Было это на исходе весны, в тридцатый день мая. Буйно цвела черёмуха в новгородских садах, терпко пахли травы, на лугах желтели огоньки одуванчиков — жизнь кипела, а для неё, Роксаны, время остановилось. Потом она узнала: как раз в этот день, в этот вечер погиб Глеб. О его смерти ползли неясные слухи, догадки, но Роксана была уверена: Глеба погубили не чудины, а здешние, новгородские, переметчики.

Она пришла к Святополку и потребовала от него ответа.

Молодой князь, как узрел её, сразу изменился в лице, побледнел, руки его затряслись, он сказался больным, назвал её сестрой, говорил, что скорбит. Ещё посоветовал не искать виновных: тёмное-де дело. Взирая с презрением на боязливо отводящего в сторону очи Святополка, Роксана поняла: может, что и знает, что и сделал Святополк против Глеба, но был он всего лишь слепым орудием, пешкой в чужих руках. Но чьих? Посадника Яровита? А Яровит раньше служил князю Всеволоду.

Роксана в приступе гнева крикнула Святополку:

— Ничтожество! Холуй! — И, выскочив из горницы, едва не сбила с ног княгиню Луту. Краем глаза заметила на лестнице человека в долгом сером плаще, горбоносого, с перетянутыми ленточкой курчавыми волосами.

«Хазарин! Глеб сказывал, много их в Тмутаракани. Держали они сторону князя Ростислава, воевали супротив Глеба в Таврии. Могли и они дотянуться. Ради мести на всё способны».

Когда Роксана воротилась к себе, силы оставили её. Потеряв сознание, она рухнула на пол в сенях и очнулась только на второй день в светлице, на постели. Заботливые челядинки не бросили, не отвернулись от неё в горький час.

Глядя в высокий побеленный потолок, Роксана впервые с тех пор, как получила страшную весть, подумала спокойно.

Что ей делать дальше? Как жить? Здесь, в Новгороде, ждать более нечего. Надо ехать в Чернигов, похоронить Глеба, а после... Она посоветуется с отцом. Может, бежать в Тмутаракань? Там Олег, Роман. Но кто же, кто погубил Глеба?! Кому была нужна его смерть?! Всеволод?! Яровит?! Иудеи хазарские?! А может, они все вместе, сговорились, и... Господи, всюду, всюду вороги! А друзья?! Боярин Ставр — не приходит, при встрече воротит лицо, низит взор, боится за свои угодья лесные. Вон при Глебе какой смелый был, гордый ходил, соколом воспарил, а ныне... стойно курица мокрая! Один Авраамка кажен день наведывается. Но Авраамке она не верит. Уж слишком быстро и дом новый он заимел, и Святополк отчего-то к нему вельми милостив, да ещё, говорят, боярин Славята, переветник, Авраамке сему — первый дружок.

Роксана поднялась, не спеша оделась, вышла в горницу, присела на широкий конник у косящатого окна. Снова ком подкатил к её горлу, она всхлипнула и разрыдалась, закрыв руками лицо. Она и не заметила, как в горницу с поклоном вошёл Авраамка. Списатель гречин осторожно коснулся ладонью её вздрагивающего от рыданий плеча и ласково заговорил:

— Княгиня! Роксана, свет мой! Ты... ты не плачь. Молю тебя! Ты... ты подумай так: дщерь у тебя есть, отец есть. И друзья, подруги. Не всё в этом мире потеряно, не всё кончено. Пройдёт туга горькая, схлынет печаль, солнце снова засияет.

Роксана резким движением сбросила со своего плеча его длань.

— Солнце моё погасло! И довольно о том! — твёрдо сказала она, вскочив на ноги и грозно выпрямившись в струнку. — Не дура я, вижу: подослан ты!

Да Господь с гобой! — Авраамка в ужасе отшатнулся от неё и набожно перекрестился. — Вот тебе крест, по своей воле пришёл! Не за того принимаешь меня, лада милая!

— Чтоб «лада милая» боле не слыхивала я! Понятно! — прикрикнула на него Роксана. — Княгиня я, чай, не девка тебе подольская! И ответь: почто тя Святополк тако приветил вдруг? Слыхала ещё, королева угорская, Софья Изяславна, когда приезжала давеча, звала тя в угры, книги переводить для крулевичей. Правда ли?

— Правда. Было это. Ну так и что? — пожал плечами Авраамка. — Мало ли кого куда зовут. Просто увидела: латынь, греческий я разумею. Вот и позвала.

— Нет, гречин, не просто! — гневно перебила его Роксана. Славята, переветник, бают, друг те первейший! Тако ли?!

— Да какой там друг?! — Авраамка усмехнулся и махнул рукой. — Так, учились вместе, малые ещё когда были.

— Что о смерти князя Глеба ведаешь?! — строго, сдвинув брови, продолжала допытываться Роксана.

— Ничего. Могу догадываться только. Думаю, бояре его погубили. Не любили князя Глеба за жестокость, за лютость его, за то, что права новгородцев пятой своей попирал.

— Да как смеешь ты князя судить! — воскликнула Роксана. — Ну-ка, ступай отсед! Убирайся вон! Вон!

Она указала перстом на дверь.

Авраамка взмолился:

— Подожди! Подожди хоть мгновение! Не гони! Сказать к тебе пришёл! — Он в отчаянии приложил руку к сердцу. — Думаю, уехать тебе сейчас надо, в Чернигов, к отцу. А там князь Всеволод. Он человек добрый, умный. Он и волость тебе даст в кормление, и дочь твою не оставит, доброго жениха ей найдёт. И знай: отныне куда ты, туда и я за тобой следом. Нет мне без тебя жизни, княгинюшка!

Он смотрел в её серые пылающие гневом глаза, видел перед собой её прямой, тонкий носик, пухлые, искривлённые болью уста, и так и хотелось ему прижать её к груди, заслонить, избавить от беды.

Но Роксана топнула в негодовании ножкой.

— А ну, убирайся! Мразь ты, крючкотвор! Вона как мыслишь?! Стало быть, пред Всеволодом мне на колени броситься?! Енто после того, как он меня чуть было в поруб не заточил! Ты, гречин, холоп! И мысли твои холопьи! А я — княгиня есмь, и чужой милости дядиной не ищу! Ну, пошёл, пошёл вон! Постылый! Али