— Это канадец, преподаватель на курсах иностранных языков. Несколько месяцев не платил за квартиру и жил на крыше. Сказал, что ему ничего не нужно, и все выбросил на лестницу.

— И письма, и фотографии? Наш ни за что не выбросит ни письмо от другого человека, ни свою фотографию.

Я услышала как он засмеялся в полумраке:

— Но если тебе не нужно, что с этим добром делать? Только выбросить.

Как так же избавиться от прошлого? — подумала я и, следуя примеру своего спутника, наступила на валявшуюся на полу открытку. На ней было что-то написано по-английски кривым почерком и изображен пейзаж, похожий на гавайский. Выброшенные, растоптанные, забытые эмоции — дружба, любовь… Никому не нужный хлам.

— Что? Не нравится? — Обернувшись, он заглянул мне в глаза. — Японцам на это смотреть противно. А нам, иностранцам, которые приехали подзаработать, хотелось бы забыть про Японию, про все, что здесь было. Я бы оставил в жизни на этом месте чистую страницу и не переживал. Все самое важное — на родине.

— Хорошо, когда у человека есть родина.

— Да уж.

— Ты из Китая? Как тебя зовут?

— Чжан. Мой отец занимал высокий пост в Пекине, но во время культурной революции лишился всего. А меня отправили в маленькую народную коммуну в провинцию Хэйлунцзян на перевоспитание. Ох и доводили меня там! Чуть что — сразу про отца вспоминали.

— Значит, ты вроде как интеллигент? — спросила я с показным восхищением, хотя не верила ни единому слову.

— Да нет. Задатки, конечно, были, но мне все время мешали. Ты представить не можешь, что я пережил, — проговорил Чжан, протягивая мне руку.

Я ухватилась за нее и выбралась на замусоренную крышу, обнесенную бетонной стенкой сантиметров восемьдесят высотой. В углу — холодильник и матрас. Прямо комната, стен и потолка только не хватает. Матрас грязный, обшивка кое-где порвалась, из нутра торчали пружины. Обстановку дополняли заржавевший тостер и чемодан со сломанной крышкой. Видимо, здесь проживал тот самый молодец с курсов иностранных языков. Я посмотрела вниз. На улице ни души, только быстро проносились машины. Из квартиры на втором этаже в соседнем доме доносились голоса. Мужской и женский. К станции подлетела электричка до Сибуя.

— Давай здесь. Никто не увидит, — сказал Чжан. — Раздевайся.

— Все снимать?

— Само собой. Хочу на тебя посмотреть.

Сложив руки на груди, Чжан присел на краешек грязного матраса. Нечего делать, пришлось раздеться догола. Я встала перед Чжаном, дрожа от холода, но он покачал головой:

— Извини, конечно, но ты слишком худая. Обаяния не чувствую. Нет, восемь тысяч не дам.

Я накинула плащ, закипая от ярости.

— А сколько дашь?

— Пять.

— Согласна.

Поняв, что я на все согласна, Чжан изумленно уставился на меня.

— Ты согласна? Не может быть.

— Ты же сам сказал!

— Просто я торгуюсь. Зачем ты сразу согласилась? Я понимаю, это твое дело, ты так живешь. Но в Китае ты бы долго не протянула. Повезло тебе, что родилась в Японии. А вот сестричка у меня была что надо. Кремень!

Я совсем растерялась — к чему он все это говорит? Сильный порыв северного ветра развеял ночное тепло. Я смотрела, как трепещет на ветру рваная обивка матраса, и молчала.

Чжан раздраженно спросил:

— Ну и что будем делать?

— Тебе решать. Мое дело — чтобы клиент остался доволен.

— Ты же этим зарабатываешь и ничего не требуешь! Как такое может быть? В тебе нет обаяния. Не тянет к тебе. Наверняка у себя в фирме тоже сидишь как мышка. Личности не видно. Японцы все такие. Была бы личность — дела бы пошли куда лучше. Точно говорю.

Вот зануда! С Эгути и то легче угадать, чего он хочет. Я начала вяло собирать одежду.

— Ты что это? Разве я тебе говорил одеваться? — удивился Чжан и подошел ко мне ближе.

— Ты меня достал своими лекциями. Надоело!

— Ты же любишь лекции! — Чжан крепко сжал меня, и я прильнула к нему, кожей почувствовав холод его куртки.

— Раздевайся скорее!

— Не собираюсь. Отсосешь прямо так.

Опустившись на колени, я расстегнула молнию на его джинсах. Чжан извлек из трусов свое сокровище и пристроил мне в рот. Я сосала, а он продолжал разглагольствовать:

— Ты послушная девочка. Делаешь все, что говорят. Но почему? Я про университет Q. мало знаю, но, наверное, это один из лучших ваших университетов. В Китае девушки, окончившие университет, такими делами не занимаются. Они думают только о карьере, как пробиться наверх. А ты на карьеру наплевала. Надоело быть послушной на работе? Скажешь, нет? Лучше подчиняться мужикам, которых раньше в глаза не видела? Но мужики не любят послушных. У меня была очаровательная сестренка. Настоящая красавица. Мэйкунь. Она уже умерла, но как я ее почитал, как любил! Она всегда стремилась вперед, вверх, как бы тяжко ни приходилось. Терпеть не могу женщин, которые смотрят назад. Я бы никогда тебя не полюбил. Поэтому и отношение к тебе такое…

Чжан распалялся все сильнее. Оторвавшись от дела, я быстро достала из сумки презерватив и натянула на него. Чжан, не вставая с матраса, привлек меня к себе и впился в мои губы. Я была поражена. Так клиенты никогда меня не обнимали. Чжан задвигал бедрами, и я почувствовала, что во мне что-то меняется. Ничего подобного раньше со мной не бывало. Что происходит? Я вся горела внутри. До сих пор, когда я делала это с другими, я только притворялась, но сейчас все было по-настоящему. Это невозможно! Нет! Я крепко вцепилась Чжану в куртку.

— О-о, боже! Спасите!

Чжан удивленно посмотрел на меня и… кончил. Задохнувшись, я прижалась к нему, но он тут же отодвинулся.

— Почему ты сейчас крикнула «спасите»? — серьезно спросил он. — Я обнимал тебя, как сестренку, поэтому тебе было хорошо. Ты должна мне сказать спасибо.

Он что, опять цену сбивает? Я не могла отдышаться и толком сообразить, что к чему. Тут только я заметила, что Чжан играет париком, который свалился с моей головы.

— У сестренки тоже были длинные волосы. Такие же примерно. Она упала в море, я видел, как она утонула.

Лицо Чжана потемнело.

— Я с удовольствием послушаю твой рассказ, а ты мне дашь восемь тысяч. Хорошо?

Чжан поднял голову — недовольный, что я прервала его мысли.

— Что ж, этого следовало ожидать. Тебе дела нет до моих рассказов. Главное — заработать побольше. Думаешь только о себе, — раздраженно бросил через плечо Чжан.

Внезапно налетевший с севера ветер закружил разбросанный по крыше мусор. Чжан энергичным движением поддернул к подбородку расстегнутую до пупка молнию на куртке. Мне страшно захотелось осадить его, поставить на место, но портить настроение и устраивать на крыше базар из-за денег было совсем ни к чему. Он иностранец и ничего не соображает. Куда ему понять, как я страдаю! Я ненавидела Чжана все сильнее — правда, только про себя. Но больше всего меня раздражало другое. С ним я впервые получила удовольствие от секса, а он оттолкнул меня с полным безразличием. Хотя, может, как раз все дело в безразличии? А если говорить о страданиях, то страдать, собственно, и не из-за чего.