Приблизительно в 11-м часу утра, Богров явился в Европейскую гостиницу и имел новое свидание с Кулябкою и Веригиным, которым сообщил, что предполагавшееся около 12 часов посещение его квартиры «Ниною Александровною» отложено и что встреча террористов должна состояться в 8 часов вечера на углу Бибиковского бульвара и Владимирской улицы, у здания 1-й гимназии, для окончательной выработки плана дальнейших действий. К сему Богров добавил, что он может быть поставлен в очень затруднительное положение, если его вовлекут в преступный акт. Это замечание подействовало на его собеседников, которые заявили, что ни в каких активных выступлениях Богров не должен участвовать. Тогда он начал настаивать на том, что для «изоляции» его от «бомбистов» ему необходимо находиться в театре, причем, показав билет «Николаю Яковлевичу», он, Богров, получил бы даже возможность принять на себя обязанности разведчика в отношении Министров. По поводу этого более чем сомнительного рассказа у Кулябки и Веригина возник только один вопрос, каким образом Богров объяснит революционерам получение билета на парадный спектакль. Богров тотчас уверил своих слушателей, что он сошлется на содействие кафешантанной певицы «Регины», имеющей высоких покровителей, каковое соображение вполне успокоило Веригина и Кулябку, и они согласились дать Богрову означенный билет. Тогда Богров стал доказывать, что, ввиду возможного контроля за его действиями со стороны единомышленников «Николая Яковлевича», ему необходимо занять в театре такое место, чтобы быть у них на виду. Веригин возразил, что в первых рядах дать билет нельзя, так как там будут сидеть только генералы и другие высокопоставленные лица, а Кулябко предложил одно из кресел в дальних рядах партера и обещал Богрову прислать билет, если планы революционеров не изменятся в течение дня. Затем, вследствие просьбы Богрова дать ему инструкции относительно дальнейшего образа действия, Веригин и Кулябко приступили к обсуждению всех возможных положений, в которые мог быть поставлен Богров, если бы его вовлекли в активные действия или возникла необходимость задержания злоумышленников.

Приведенное выше объяснение Богрова о том, что он доказывал целесообразность присутствия его в театре необходимостью отделиться от группы террористов на случай их ареста, вполне подтверждается показанием старшего филера Демидюка, удостоверившего, что в разговоре с ним Кулябко именно этим соображением мотивировал допуск Богрова на спектакль.

По уходе Богрова из Европейской гостиницы Веригин и Кулябко, в присутствии Спиридовича, представили подробный доклад генералу Курлову, который, по показаниям Кулябки, не возражал против решения пустить Богрова в театр. В связи с полученными от Богрова сведениями было высказано мнение, что свидание террористов на Бибиковском бульваре может или ограничиться только совещанием, или окончиться выходом их на линии Высочайшего проезда с оружием и метательными снарядами, причем решено было в первом случае вести дальнейшее наблюдение, а в последнем арестовать злоумышленников. Тогда же одобрен план подачи Богровым филерам сигнала курением папиросы, если террористы решат приступить к посягательствам.

Что же касается до упомянутого выше распоряжения Дворцового Коменданта об аресте преступной группы, то мера эта не могла быть исполнена, так как, за несостоявшимся свиданием террористов на квартире Богрова, «Нина Александровна» не была взята в наблюдение и, таким образом, соучастники «Николая Яковлевича» оставались не обнаруженными.

В показаниях на предварительном следствии Богров, описывая переговоры свои с Веригиным и Кулябкою в Европейской гостинице, удостоверил, что он сам сознавал всю несостоятельность своих повествований и понимал, что его сношения с охранным отделением по телефону, через посыльного и лично, появления в местах Высочайших посещений и явка в Европейскую гостиницу для свидания с жандармским офицером представляли собою приемы сношений, совершенно недопустимые для секретного сотрудника. Значение этого уличающего заявления Богрова должно быть принято во внимание при обсуждении действий, не только Кулябки, но также и генерала Курлова, Веригина и Спиридовича, вполне осведомленных о существе докладов Богрова и означенных способах доставления им сведений разыскным органам. Само по себе домогательство Богрова получить доступ в театр не могло бы иметь успеха, если бы упомянутые должностные лица решились проявить в этом деле свою инициативу и, отказав Богрову в билете, предложили ему объявить «Николаю Яковлевичу» о невозможности достать место в театр, куда доступ был обставлен значительными затруднениями даже для людей, занимающих высшее положение по сравнению с помощником присяжного поверенного Мордкою Богровым, замешанным в делах революционного характера. Однако же объяснения Богрова были приняты на веру, без всякой критики. Сознавая и сам несостоятельность своих доводов, Богров, по его показанию, не опасался скорого разоблачения созданных им вымыслов, видя, что Кулябко, с одной стороны, словно ему верит, а с другой – находится в такой «суматохе», при которой не было возможности вникать в поведение и сущность заявления его, Богрова.

То состояние, в котором находился Кулябко во время описанных событий, независимо от доказанной ранее неспособности его руководить серьезным делом, устанавливает с непреложностью, что ни генерал Курлов, ни его ближайшие помощники не приняли решительно никаких мер, чтобы обставить разработку агентурных сведений первостепенной важности сколько-нибудь соответственно наступившему критическому моменту. Кроме того, совершив одно нарушение путем разрешения Богрову присутствовать на спектакле, те же должностные лица сделали еще более непростительное упущение, не учредив за Богровым наблюдения в театре, хотя у них к тому была полная возможность, и против чего Богров, если бы он искренно служил делу розыска, не мог возражать.

Закончив обсуждение новых заявлений Богрова, генерал Курлов и его помощники приступили к мерам охранительного характера. Прежде всего, по настоянию полковника Спиридовича было послано Дворцовому Коменданту составленное Спиридовичем от имени генерала Курлова письмо с кратким изложением первого заявления Богрова и последующих его донесений, с указанием на производимую разработку этой агентуры, а равно на необходимость изменения как путей следования Вашего Императорского Величества по улицам Киева, так и порядка движения экипажей в кортеже, причем генерал Курлов засвидетельствовал свою уверенность, что боевая группа не остановится и перед посягательством на Священную Особу Вашего Императорского Величества.

Вслед за этим генерал Курдов поставил по телефону и лично в известность Статс-секретаря Столыпина об угрожающей ему опасности и сделал то же в отношении Министра Народного Просвещения Кассо через Веригина и директора Департамента Общих Дел Вестмана. Однако оба Министра, невзирая на все настояния, не признали возможным отказаться от присутствования на смотре потешных и в театре, почему генерал Курлов возложил на того же Кулябку усиление охраны их квартир, а равно и организации переездов их в места посещений на особых автомобилях. Когда затем предстояло возвращение Вашего Императорского Величества с маневров, то генерал Курлов проследовал со Спиридовичем по линии проезда и снял наряды наружной полиции, вследствие чего наполнявшая улицы публика разошлась. Встретившись с Генерал-адъютантом Дедюлиным у Дворца, генерал Курлов ознакомил его с вновь полученными сведениями и возобновил разговор об изменении дальнейших маршрутов Высочайших проездов, но генерал Дедюлин сказал, что избрать новый путь следования на ипподром и заменить открытый экипаж мотором нельзя, относительно же порядка проезда в театр проект Курлова был принят.