Гари стоял рядом, вежливый, безучастный.

– Ладно, хорошо, – сказала она ему. – Я сейчас быстро посмотрю, что в нем.

Ой, мамочка! Ой, Джози – я слишком долго не приезжала.

Она слышала свое свистящее дыхание. Вот уж не ожидала, что почувствует себя расхитителем могил.

Она вынула ключи из кармана. Из замка торчали какие-то соломинки и чуть ли не птичий помет, а когда она вставила ключ, его тут же заклинило. Она подергала его, но он застрял в ржавчине и соре.

– Мне требуется ваша помощь, Гари, – сказала она. – Ключ не поворачивается.

Когда он шагнул к ней, в темноте что-то зашуршало.

– Надоели проклятые крысы, – вежливо сказал он. – Пожалуйста, мэмсахиб, подержите свет, а я попробую.

Он пошевелил ключом влево, вправо, еще раз, уже с большей силой.

– Отойдите назад, мэмсахиб, пожалуйста, – попросил он. Достал нож из кармана и вставил его под крышку. Уперся ногой в стену и навалился на сундук. Когда крышка открылась, они оба вскрикнули.

Глядя на ворох старой одежды, она пыталась настроить свои мысли на циничный и легкомысленный лад. Вот он – знаменитый старый семейный сундук. Ее очень личный альбатрос[88].

– Я уверена, что тут ничего нет, – с улыбкой сказала она Гари. – Сейчас я все быстро просмотрю и выйду.

Теперь ей хотелось, чтобы он ушел, а он спокойно стоял рядом. Она слышала свое прерывистое дыхание. Она наклонилась над сундуком, и ее пальцы ухватились за что-то влажное. Липкий свитер, брюки, порванные штаны для крикета, пуховая шаль с комочками мышиного помета. Она сунула руку глубже; запах сырости и камфоры, а потом еще чего-то похуже – дохлой крысы? – сделался почти невыносимым. Она нащупала что-то твердое и холодное. Это была седельная сумка – отцовская, как она догадалась, хотя и не помнила ее, – заскорузлая от плесени. Внутри лежал ржавый пробойник для очистки копыт, маленький моток бечевки и несколько почерневших монет. Рядом лежала доска для настольной игры «парчизи», разбухшая от сырости и обглоданная по краям. Когда Вива достала ее, она разломилась.

О боже, о боже, не надо думать ни о чем. Слишком поздно! Слишком поздно!

Гари начал беспокойно переминаться с ноги на ногу.

– Вы можете оставить меня ненадолго одну? – попросила она.

– Конечно, – ответил он с явным облегчением. Вероятно, он знал или чувствовал, что это такое. – Я оставлю вам лампу и запру дверь, ради безопасности. Когда вернуться за вами?

– Через полчаса, спасибо, Гари, – поблагодарила она. Ей хотелось сказать ему что-то еще, поблагодарить за доброту и деликатность, за ласковое сочувствие, которое она видела в его глазах, но за ним уже захлопнулась дверь, и она услышала тихое шлепанье его ног по ступенькам.

Оставшись одна в полумраке, она переборола удушливую панику. Она так долго ждала этого, что не имела права струсить, но кислый запах разложения был ужасен. Джодпуры без двух пуговиц, грязный пробковый шлем, некогда красивый синий бархатный жакет с большим желтым пятном на вороте, ночная рубашка Джози, жестяная пудреница, пачка писем, слишком промокших, чтобы что-то разобрать.

– Все на выброс, – громко сказала она бодрым голосом, который показался ей чужим.

Ее пальцы ухватили нечто мягкое и эластичное, завернутое как мумия во что-то вроде кухонного полотенца. Она узнала эту вещь еще до того, как развернула ткань. Это была Суси, любимая кукла Джози. Сестра любила эту потрепанную куклу в клетчатом платье с тугими как сосиски ногами. Вива даже ревновала: Джози все время с ней сюсюкалась, целовала, катала в коляске, укладывала на ночь в кроватку под маленькую москитную сетку. Суси была для нее настоящей младшей сестрой, не то что она.

Однажды Джози забыла Суси в поезде, и вся семья ждала на раскаленной платформе, пока слуга ходил ее искать. Из-за этого у мамы с отцом произошла большая ссора.

Теперь на руках куклы виднелись вмятины, словно от крысиных укусов; ватная набивка куда-то исчезла. Когда Вива сжала Суси, кукла развалилась, и от ее тряпок запахло гнилью. Ужас. Во рту Вивы собралась слюна. В ту ночь, когда Джози умирала, Суси лежала у нее в руках; Вива помнила крики, волна за волной доносившиеся из ее комнаты. Звуки рвоты, мольба: «Сделай что-нибудь, мамочка! Помоги мне!» Всю ночь слышался топот ног – они бегали вверх и вниз по лестнице, когда все поняли, что это не просто обычный понос. Айя закрывала Виве уши ладонями, чтобы девочка не слышала крики, но Вива вырвалась и сидела на корточках в шкафу возле двери Джози. После полуночи крики сделались слабее, потом еще слабее, теперь напоминали кроличий писк, а потом вообще затихли. Ради Христа, кто-нибудь, сделайте хоть что-то! Пронзительный, звериный крик матери разорвал тишину. И дверь захлопнулась.

Дорогая, дорогая Джози. Кукла рассыпалась под ее пальцами, оставляя серый пыльный след на пальто. Моя сестренка. Моя единственная сестренка.

Она отложила куклу. Должно же быть тут хоть что-то, что она захочет взять на память, что сможет хранить. Она сунула руку немного глубже и вытащила несколько старых писем, какие-то счета и маленький блокнот, куда записывались расходы. Напрягая глаза, она с трудом разобрала аккуратный мамин почерк: крем «Даггетт и Рамсделл» 2/6, крем для бритья 3/6, две пары шерстяных чулок 6. В другой жестянке с портретом королевы Виктории лежал розовый зубной протез с двумя искусственными зубами. Отцовский. Вива сунула их в карман. Анастезия заканчивалась; Вива опять задыхалась от тоски. Зубы отца. Как это понять?

На дне сундука была дыра, обросшая большими красными грибами. Последний слой одежды – большое пальто, атласное вечернее платье, заскорузлое, покрытое плесенью и абсолютно бесполезное. Гари придется много всего сжечь.

Вот так. Обида, шутка, огромная трата времени. Вива закрыла крышку, скрестила руки на груди и опустила голову; какие-то голоса внутри ее кричали ненужные советы. Ничего не случилось – она пыталась внушить себе это. Ничего не случилось. Но если бы и случилось, ведь она только что слышала собственные обиженные крики – чего она ожидала через столько лет? Момент какого-то необычайного преображения? Мешки, наполненные отсыревшими, но пригодными банкнотами? Родительские письма с того света, полные трогательных советов, как ей жить дальше? Так много энергии потрачено на ворох гнилой одежды – это даже смешно, если подумать…

Возле сундука валялась пара маминых туфель из змеиной кожи. Она подняла одну, поднесла к лицу. В ней застрял маленький деревянный вагончик с надписью «Королева Гималаев», аккуратно написанной сбоку рукой отца. Она сунула вагончик в карман, где уже лежали зубы.

– Вива? Мисс Холлоуэй. – Вива вздрогнула от неожиданности. – Вы тут? – Миссис Уогхорн стояла в дверях, держа в руке фонарь «молния», – призрачная фигура в полумраке. – Все в порядке?