– Тебя послушать, так всё легко. Раз – и готово! – она звучно щёлкнула пальцами. – А ты вообще пробовал когда-нибудь так делать?

– Как?

– Ну, модифицировать данные? Может быть, ради смеха?

Он не смог сдержать самодовольной улыбки.

– Было как-то…

– И что получилось?

– Да я даже не знаю, – Адам немного смутился. – Я не понял толком, что это была за система.

Женщина напротив снова метнула взгляд на коллегу.

– Не припомнишь когда? – за бархатной мягкостью голоса послышался новый отзвук. Немного жёсткий, но полностью растворившийся в общей беззаботностью интонации дружеской болтовни.

– Не помню точно. В конце той недели, когда вся эта буча случилась, – Адам трепался с ней, как с хорошей знакомой. Только немного недоумевал: если она сказала, что разговор заканчивается, то когда же скажет, зачем они на самом деле пришли?

Он внезапно осознал, что беседа прекратилась. Никто больше не задаёт ему вопросы и не смеётся в ответ. Адам недоумённо посмотрел на агента Мартинес и осёкся. Та глядела на него без тени улыбки или симпатии. Тёмные глаза не согревали теплом сочувствия, а норовили просверлить его насквозь и заглянуть внутрь, в самую сердцевину мозга. И ещё этот пристальный взгляд гипнотизировал, напрочь подавляя волю. Как будто глаза добычи в беззаботном блуждании наткнулись на зрачки хищника, затаившегося от неё на расстоянии вытянутой руки, в половину, четверть прыжка. Так, что бежать и спасаться уже нет никакой возможности и смысла, дальше – только верная гибель.

– Это он. Райан, ты согласен? – бросила она в сторону, не отрывая своего убийственного взгляда.

– Вполне.

– Хорошо. Офицер, наденьте на него наручники и зачитайте права.

Она поднялась со стула и неотвратимо нависла над Адамом.

– Адам Мэтьюс, вы арестованы по подозрению в совершении тяжкого федерального преступления и создании угрозы национальной безопасности.

Сзади раздались тяжёлые шаги, широкая ладонь легла ему на плечо.

– Встань, сынок и заложи руки за спину.

Когда пять минут спустя его выводили на крыльцо, Адам почти ничего не соображал. Только слышал, как в спину ему бьётся крик матери, захлёбывающейся слезами в объятиях Аарона:

– Адам, мальчик мой, милый! Не бойся ничего! Мы тебя любим!

Хотя какое теперь это имело значение?

Сигарета медленно тлела, зажатая между пальцами. Время от времени Андрей механически подносил её к губам и так же автоматически затягивался, не ощущая ни вкуса, ни запаха.

Как он и ожидал, стоило озвучить предложение о возможности перейти границу, как всё полетело к чертям. Серёга с Мариной выпали из обсуждения совсем, несмотря на резонные замечания, что это пока вилами на воде писано и раз они не определились, как им до границы добраться, вопрос о том, кто уйдёт за неё, а кто останется, имеет чисто умозрительное значение. Оба оказались просто не в состоянии думать о чём-то конкретном. Честно говоря, Смирнов даже немного растерялся. Если от Новикова такой реакции ещё можно было ожидать, то поведение обычно рассудительной Марины оказалось полным сюрпризом.

«Всё-таки они два сапога пара. Бог никогда не ошибается, соединяя людей».

В итоге решили взять паузу. Аппетит и настроение пропали, жареное на углях мясо не лезло в рот, поэтому больше половины его вернулось с ними в лагерь. Там Андрей попытался было заняться рутинными вещами, вроде подготовки к завтрашней поездке к врезкам за нефтью, но скоро плюнул и на это, переложил всё на Татарина, а сам ушёл к себе. Полчаса валялся на койке, разглядывая щели в дощатом потолке.

«Чёрт побери, почему всё никогда не бывает просто?»

Он прекрасно знал, почему, но вот уже примерно тридцать лет время от времени задавал этот вопрос. Непонятно кому – себе, богу, судьбе, вселенскому генератору случайных чисел. Поскольку все остальные молчали, то обычно отвечал себе сам. По молодости ответ гласил, что «трудности закаляют характер», но это была скорее не его собственная мысль, а компиляция из пошлых банальностей, накопленных человечеством за время своей истории и именуемая вековой мудростью. Сюда же относилось и усвоенное им позже «бог каждому даёт испытание по силам его», и «всё, что не убивает, делает нас сильнее», и весь прочий сонм изречений, призванный утешить страждущую человеческую душу, угодившую в безразличные жернова судьбы.

«Всё это хрень. Причём полная».

Сейчас Андрей даже не сомневался, что нет никакого замысла, целенаправленно посылаемых испытаний и следующего за их преодолением вознаграждения. Есть поток, складывающийся из нейтральных событий, взаимосвязей, случайностей и прочей ерунды, никак не связанной с чьей-либо волей. То, как ты сможешь приспособиться и выжить в этом потоке, определяет твой успех или неудачу. Если удалось приноровиться, угадать, вовремя вскочить на нужную подножку – пожалуйста, наслаждайся мимолётной удачей, сыпь потёртыми изречениями и замшелой мудростью. Можешь даже придумать парочку собственных афоризмов. Ну а если не повезло – иди на дно, становись навозом и помалкивай. Откровения неудачников никому не интересны.

Отсиживаться в комнате скоро стало невыносимо, поэтому Андрей вышел наружу и отправился искать укромный уголок – поразмыслить на воздухе. Ноги привели его за главный склад – большой дощатый сарай на краю турбазы. Там, на берегу глубокой протоки не было камышовых зарослей, сквозь деревья виднелась открытая вода, и стояли вкопанными в землю несколько столов и лавочек. За одним из столов сидел Лёша и чистил оружие. На расстеленной перед ним тряпочке лежали детали разобранного пистолета, маслёнка, ветошь для протирки, запасные магазины, коробка патронов, глушитель и автомат, ожидающий своей очереди. А ещё рядом со всем этим добром на столе, как это обычно бывало с Лёшей, сидела кошка.

Это было частью великой вселенской загадки, но все коты и кошки на турбазе считали Лёшу своим. Обычно жизнь на границе цивилизации делает их крайне независимыми и своенравными. Многие из пассажиров, кто пытался умилиться при виде какой-нибудь местной «кошечки», взять её на руки, потискать и погладить, заплатили за своё легкомыслие весьма ощутимыми укусами и царапинами. Да и местные жители без особой нужды старались к ним не лезть. Все, кроме Лёши.

Куда бы он не шёл, за ним обычно тащился кто-нибудь из местных кошачьих, чаще всего в открытую, а временами делая вид, что всё это просто совпадение. Стоило Лёше сесть, как на его коленях или рядом с ним почти немедленно – и иногда неизвестно откуда – появлялось пушистое существо, которое тут же начинало жмуриться и урчать. Да что там местные коты и кошки! Если Лёша выезжал куда-то по делам и там обитал кто-нибудь из усато-полосатого семейства, то проходило обычно не больше десяти минут, как этот представитель оказывался по соседству от Лёшиных ног, ходил кругами, ставил хвост трубой, выгибал спину и всячески демонстрировал свою симпатию и расположение.